– Николас, вы в порядке? – Я подошла к нему так осторожно, будто боялась причинить ему ещё какой-то вред.

– Уйди и не возвращайся. – Его расширенные зрачки и полуоткрытый рот говорили громче всяких слов. Я решила в этот раз не спорить с графом и незамедлительно выполнила его просьбу. По рукавам моей нижней сорочки стекали крупные капли пота. Закрыв дверь комнаты, я отчётливо слышала, как если бы Николас находился поблизости, его слова: Ведьма. Мне стало так страшно, что захотелось спрятаться не только от других людей, но и от самой себя. Всё вокруг поплыло, но я не потеряла сознание, я шла, ноги вели меня куда-то, туда, куда я сама не знала. Я видела, как осыпался надо мной потолок, как открывались окна по велению моего сердца. Этот дурман был внутри меня, так глубоко, словно я сама выпила этот яд. Земля под ногами кишела змеями, но я их не боялась. Они слушали меня и ждали моего приказа. Страх улетучился, появилось какое-то странное умиротворение. Я словно всю жизнь ждала этого момента. И вот он наступил.

– Адриана, куда вы идёте? – Чарльз остановил меня, когда я проходила мимо. Я даже не заметила его, не видела никого вокруг себя. Он бережно держал меня за локоть, боясь отпустить куда-то в таком состоянии. И тут я вновь пробудилась. Кошмар поплыл тёмными ручьями по мостовой, оставляя призрачные следы человеческих шагов.

– Чарльз? – Сомнение в голосе отчётливо слышалось нам обоим. Мой друг был всерьёз обеспокоен моим самочувствием. И именно его добрые глаза заставили меня вспомнить о том, кто стоит передо мной. Не знаю почему, но я боялась в эти мгновения саму себя. Ведь то, что произошло с Николасом, могло случиться и с Чарльзом. А вдруг и ему я могу причинить боль? Мне захотелось резко двинуться с места, убежать прочь, чтобы принц больше не видел меня, не разговаривал со мной. Кто знает, возможно, один взгляд в мои глаза может превратить Чарльза в статую?

– Адриана, я только что разговаривал с гонцом. Ваш отец написал и мне письмо, он сообщил о болезни вашей матери. Вы из-за этого так расстроились?

– Это не лёгкая простуда, она при смерти. – Уверенно сиплым голосом промолвила я.

– Но ваш отец утверждает об обратном. Может, вы его неправильно поняли?

– Нет, ему просто плевать на мать. – Я говорила так грубо, как будто Чарльз – виновник всех моих бед. Мне пришлось откашляться, чтобы голос перестал быть таким грубым. – Простите, ваше высочество, но мне придётся вас покинуть. Я уже завтра оставлю Париж и отправлюсь домой. Я нужна матери.

– Вам не за что извиняться, миледи. Хотите, чтобы я вас сопроводил в поездке?

– Нет, благодарю, я бы хотела отправиться туда одна. Мне нужно попрощаться с матерью.

– Вы уверены? – Он всё ещё держал меня за локоть, хоть я и чувствовала, как его тело тянется к моему. Он хотел меня обнять, поцеловать в макушку и сказать, что всё будет хорошо. Но он не мог.

– Я уверена, что моей матери недолго осталось. – Мне показалось, что я неправильно поняла вопрос принца, так как по мелькнувшему выражению в его глазах я заметила, что он не это ожидал услышать: он надеялся, что я соглашусь принять его помощь. Но в сложившихся обстоятельствах я предпочла, чтобы Чарльз не вмешивался. И он это понял, отпустив, наконец, мой локоть.

– Я распоряжусь, чтобы вас сопровождали двое стражников и мой личный лекарь. – Увидев, что я собираюсь протестовать такому щедрому предложению, он перебил меня: – Отказов не принимаю. Это меньшее, что я могу сделать для вас. – Это всё, что мне требовалось услышать тогда. Я не желала, чтобы люди жалели меня, говорили всякие вежливые фразочки, которые обычно говорят те, кто хочет прослыть добропорядочным человеком, хотя, на самом деле, таким не является. Меня не нужно было хлопать по плечу, обнимать, гладить по головке. Всё это было пустышкой. Но слова Чарльза, облечённые в форму заботы и даже приказа, значили для меня всё.

– Благодарю вас. – Я почувствовала, как по правой щеке течёт медленно прозрачная солёная слеза. Я её не сразу заметила, так как поспешила бы вытереть её в ту же секунду, как только она появилась бы на моей коже. Но я поздно спохватилась: прижав пальцы к щеке, я почувствовала, что кожа её была полностью влажной: а, значит, я уже плачу давно, просто втайне от самой себя. Я отвернулась от принца, так как мне было стыдно из-за своих слёз. На секунду мне показалось, будто Чарльз протягивает руку ко мне. Несколько миллиметров разделяют его от меня, но эти миллиметры кажутся мне глубинной бездной, бесконечно страшной и всепоглощающей. В ушах шумел ветер, и я забыла о том, что нахожусь в здании. Мне казалось, что я стою где-то на обрыве вселенной, смотрю в самый низ и готовлюсь к тому, что мне придётся упасть. Вначале я боюсь, но со временем я свыкнусь с этой мыслью и упаду в ту пучину, которую готовит для меня будущее. Подрываюсь с места, бегу куда-то, оставляя позади свой единственный луч солнца на планете. Слышу его шаги позади, но я быстрее. Не хочется оборачиваться, я устала от всего того, что на меня обрушилось. А ведь всё только начиналось.

Ночь эта казалась мне вечностью. Я помню каждую минуту, каждый шорох за дверью, каждый удар ветки дерева об окно. Я не могла заснуть и даже не надеялась, что смогу это сделать после полученной новости. Принц больше не подходил ко мне, думаю, он не хотел навязываться, не хотел, чтобы я стеснялась его и могла спокойно заплакать наедине с собой. Но, оставшись одна, я была лишена способности плакать. То ли я была настолько усталой, то ли я продолжала упорно держать себя в ежовых рукавицах, но в итоге я не проронила ни слезинки после того разговора с принцем. Ожидание рассвета было нестерпимым. Я уже давно оделась, собрала свои вещи, дала предварительно всем слугам распоряжения по поводу предстоящей поездки, перечитала уже сотню раз то письмо, что прислал мне отец. Как раскалённая сталь, моя злоба на него усиливалась. Мне хотелось увидеть отца, посмотреть ему в глаза, прочесть в них то, что я ожидала там увидеть, и выплеснуть на него всю бурю своих неистовых чувств. Наверное, эти слова стали бы для него настоящим ударом, но в тот момент я именно этого и хотела добиться. Ведь в этой ситуации жертвой была моя мать и жалеть нужно было её. Я посмотрела на её жизнь по-другому: она отказалась от стольких вещей в своей жизни, вынуждена была подыгрывать игре мужа перед важными гостями, множество лет страдать от его презрения из-за того, что она не могла родить ему здорового ребёнка, переехать в чужую страну. Нежиться в объятиях любовника, пытаясь понять, что такое любовь, и испытать хоть толику нежных романтических чувств. И сейчас, когда ей так плохо, когда она так нуждается в любви и ласке мужа, он не уделяет ей и половину того внимания, которого она заслуживает. И больше всего меня убивает тот факт, что отец преуменьшает угрозу смерти моей матери. Ведь даже судя по его письму, она не в силах встать и всё время проводит в опочивальне. Так почему отец так беспечно просит меня не беспокоиться и настаивает на том, что я оставалась при дворе? Увы, всё дело не в том, что он так трепетно относится к своей дочери, просто посол Англии, как и многие чиновники, достигнувшие хоть каких-либо высот при дворе, продали душу дьяволу за то, чтобы взамен получить богатство, успех и титул.