августа стремилась опохмелиться. Пила калужская портниха коньяк минувшей ночью под заздравные провозглашения капитана в отставке, а в полдень ее одолевала жажда. И ей, конечно, было приятнее принять иностранную жидкость, чем соленый огуречный раствор, которым опохмеляется российское простонародное большинство.

На пограничную станцию по-прежнему прибывали поезда, груженные нижними чинами всех родов оружия, колонны уходили куда-то вглубь, за черту отчуждения, где по-прежнему лежал и ее интерес. Порожние составы подавались к платформам, люди что-то погружали в вагоны, чтобы вместе с грузом отбыть в глубокий тыл страны.

На открытых платформах-вагонах стояли экипажи и шарабаны, молотильные приводы и бои крупорушек, нефтяные двигатели и жнейки. Русское офицерство, полонив мертвый инвентарь, увозило его с немецкой территории на отдаленные российские окраины.

Калужская портниха потеряла призвание к своему ремеслу, и швейные машины, погруженные в вагоны вместе с музыкальными инструментами, не пробуждали уже в ее сердце профессионального задора. Она ходила от одного предмета к другому, поражало ее главным образом их количество и разнообразие.

Калужская портниха задержала свое внимание на локомобиле, но не заметила, как с противоположной стороны из-за него кто-то вышел и хриповатым басом произнес:

— Шатров!

Калужская портниха от неожиданности вздрогнула: фамилия, произнесенная неизвестным, была близка ее сердцу. Она остановилась, чтобы узнать о милом, но перед ее взором появился генерал-майор, который теперь произносил уже другие, незнакомые ей фамилии.

— Лагерев? Палаткин? Стервец!

Калужская портниха вспомнила, что она имеет вид нижнего чина, торопливо приложила левую руку к козырьку.

— Меня зовут Карпий Арбузов, ваше высокородие! — ответила она, улыбаясь генералу ямочками на щеках.

Генерал не признал в ее улыбке девичьего кокетства, он вознегодовал, что титулование его так значительно снижено. То, что нижний чин отдавал честь левой рукой, этого генерал-майор в великом гневе не заметил. Это был генерал-майор Влащевский, погрузивший локомобиль на платформу при помощи целого взвода пехоты.

Нижние чины, производившие погрузки в другие вагоны, имели на руках соответствующие литеры и приказы, не позволявшие им отлучаться, а у генерал-майора, при крупной его видимости, все же не хватало решимости, чтобы нарушить чужие приказы, и он хранил локомобиль сам. Странные фамилии нижних чинов смущали генерал-майора, но ныне стоял перед ним нижний чин не только со странной фамилией, но и с рыбьим именем.

— Когда я тебе говорю: «Здорово, молодец!» — как надо отвечать? — строго спросил Влащевский.

— Мое почтение! — растерянно ответила калужская портниха.

Дрожь, колкая и холодная, пробежала по ее спине: отличив генерала по зигзагам на погонах и лампасам на штанах, она не знала, как правильно его титуловать. Но Влащевский уже заметил нечто более достопримечательное, чем ее ответ: из-под солдатской фуражки выскочила длинная прядь волос и упала на ее лоб. Генерал от радости подпрыгнул на месте, сверкнув никелевыми ножницами перед ее глазами.

Калужская портниха, однако, решила, что в руках генерала сверкнуло оружие: напугавшись предстоящей смерти, она быстро повернулась, спасаясь бегством. Она побежала обратно вдоль состава поезда и через несколько секунд исчезла в открытую дверь товарного вагона.

Влащевский приметил дверь, в которую исчез нижний чин, и, не отрываясь взором и позвякивая ножницами, торопливо подошел к вагону.

— Выходи, мерзавец, сюда! — прохрипел он.

Перед Влащевским предстал нижний чин, изменивший все генеральские предположения: нижний чин был высок ростом и имел гладко выбритую голову. Нижний чин предстал перед взором генерал-майора без головного убора. Он держал руки по швам и с ясной точностью произносил соответствующее титулование.

— Ты — Сазаний Кабачков? — с изумлением спросил нижнего чина генерал-майор Влащевский.

— Никак нет, ваше превосходительство, я — Геннадий Котляренко!

— Котляренко?! — испуганно воскликнул генерал.

Изменчивый мир для генерала сосредоточился теперь в блеске медной бляхи с двуглавым орлом. Там он тоже обнаружил нарушение, истреблять которое так неуклонно призывал его служебный долг. Нижний чин оказался подпоясанным лакированным ремнем, когда обязан был носить простую кожу, налощенную воском. Генерал применил ножницы, перехватив ремень около бляхи, но и бляха не являлась форменной по казенному образцу: двуглавый орел был к бляхе прикреплен, а не выбит на меди. Влащевский принялся резать бляху, но медь оказалась более упорной, чем кожа: она требовала сильного нажима пальцев и сноровки кровельщика.

— Почему у тебя пояс не казенного образца? — от усталости и огорчения спросил Влащевский.

— Так что я, ваше превосходительство, есть денщик полковника Гоголадзе — командира сто пятьдесят восьмого пехотного кутаисского полка.

— Ага, ты нестроевой. Тебе твой барин разрешил быть щеголем, а не солдатом. Почему ты в вагоне, а не на поле битвы? Где полковник Гоголадзе? — багровея и разбрызгивая слюну, бесновался генерал.

— Так что позвольте вам, ваше превосходительство, доложить: его сиятельство князь полковник Гоголадзе находится в гробу!

— В гробу?! — переспросил Влащевский, попятившись: слово «гроб» являлось магическим и ничего доброго ему не предвещало.

— Так точно, в гробу, ваше превосходительство! — неумолимо подтверждал Котляренко. — Его сиятельство командир сто пятьдесят восьмого пехотного кутаисского полка полковник Гоголадзе убит в бою на немецкой земле!

— Полковник Гоголадзе убит? — переспросил генерал. — Насколько же дальнобойны немецкие орудия, если их снаряды достают до полкового тыла?

— Про дальнобойность немецких орудий мне его сиятельство ничего не сказал: он убит утром двадцатого августа, а в данное время гроб с его телом находится в этом вагоне.

— Гроб в вагоне? — оторопел генерал: холодная могила постоянно страшила его воображение, но в данном случае могилой полковника являлся вагон, а не земля. Нечто человеческое вдруг на один миг пробудилось в его генеральском сердце, и он пожалел денщика, находящегося в этой деревянной могиле глаз на глаз с мертвецом.

— А я, позвольте вам, ваше превосходительство, доложить, сопровождаю тело его сиятельства полковника Гоголадзе в город Гомель, где в мирное время квартировал сто пятьдесят восьмой пехотный кутаисский полк. Там, по Румянцевской улице, проживает семья его сиятельства, и я, как верный слуга государя, гроб с телом его сиятельства сдам с рук на руки ее сиятельству, жене командира полка!

Генерал-майор Влащевский из всех слов, произносимых Котляренко, воспринимал на слух только слово «гроб», и товарные вагоны, выкрашенные в красный цвет, казались ему черными. С его пальцев сползли ножницы, и он посмотрел на лакированный ремень, снятый им с денщика: черный лак блестел, а во всем черном генерал-майору мерещился траур.

— Возьми! — простонал он, бросая порезанный лаковый ремень на руки Котляренко и нерешительно отходя от вагона.

Котляренко, проводив взором генерала и зная нрав высших чинов, удивился, почему дерзкий генерал не отстегал его куцкой. Котляренко также не понимал, почему генерал-майор назвал его Сазанием Кабачковым: в вагоне, кроме него, никого не было, да и подобное имя едва ли существовало в христианских святцах. В