Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вышел в приемную, достал мобильник и набрал номер Ирины. Я коротко рассказал ей о звонке Гусева.
– Тебя можно поздравить – клиентка на свободу вышла, – сказала Ирина.
– Да. Как ты думаешь, зачем он вызывает нас на допрос?
– Я думаю, что статья об особо крупных размерах будет снята и дело скоро передадут в суд. А дальше, адвокат, у тебя есть шансы.
– Как твое настроение? – поинтересовался я.
– Жду пятницы…
Я понял ее намек.
– Отлично, я позвоню и подъеду на старое место…
– Да, давай отпразднуем это событие, – сказала Ирина.
Через два часа мы были в кабинете Гусева. Следователь встретил нас достаточно приветливо, что явилось для меня неожиданностью. Поздоровавшись со мной и с Цветковой за руку, он предложил нам сесть за стол.
– Я хотел бы вас допросить по некоторым вопросам, – произнес он, – мне не все до конца ясно. А я хотел бы расставить все точки над i. После этого допроса, вероятно, будет изменена статья, и дело, я думаю, мы направим в суд.
Цветкова посмотрела на меня с удивлением, глаза светились от радости.
Допрос проходил обычным путем: повторили эпизоды знакомства Цветковой с Кремневым и его компанией, продавала ли она картины им или нет, роль эксперта Поляковой и так далее. Все шло обычно, кроме одного вопроса.
– Скажите, пожалуйста, – неожиданно спросил Гусев, – вот вы утверждаете, что вы не продавали картины Кремневу. А если все же допустим, что вы продали картины, то где могла осуществляться эта сделка? Есть ли какие-то специальные органы регистрации – Союз художников или какой-нибудь фонд? Где регистрировалась эта сделка?
Светлана Васильевна посмотрела на него с удивлением, я тоже удивился. Следователь не понял нашей реакции и сказал, поясняя:
– Я же никогда не занимался антиквариатом, это мое первое дело по этой теме. Я ничего не знаю, поэтому и спросил у вас.
– Нет, нигде никакие сделки не регистрируются, – ответила Светлана Васильевна.
– То есть вы хотите сказать, что все происходит частным образом? Можно продать в квартире, можно в ресторане?
– Даже в подворотне, – специально вставил я фразу, которую мне как-то говорил Кремнев.
– Очень хорошо, – Гусев записал все в протокол. – Теперь прочтите протокол допроса, распишитесь, что ознакомлены, и заодно распишитесь вот тут, об ознакомлении с протоколом, что мы приводим новые доказательства в новой редакции.
– И в какой же? – спросил я.
– Вторая часть 159-й статьи – в крупных размерах – снята. Так что грозит вам немного.
– А почему вообще нельзя снять с меня эту статью? – спросила Светлана Васильевна.
Гусев развел руками:
– У меня таких полномочий нет. Теперь дело за судом. Может быть, суд вас оправдает.
Через некоторое время, подписав все необходимые бумаги, мы покинули здание Следственного комитета.
– На ваш взгляд, что это может значить – последний допрос и подписание бумаг? – спросила Светлана Васильевна.
– Я думаю, он прямо намекнул, что основной наш козырь – то, что не указано место, и Кремнев не сможет доказать, где он эти картины покупал.
– Но он же может привести свидетелей, которые подтвердят, что они присутствовали, когда он расплачивался или паковал эти картины…
– Да ради бога, пускай притаскивает, мы к этому приготовимся.
– Значит, Дело передается в суд? – спросила Светлана Васильевна. – А как быстро его назначат?
– Этого я сказать не могу.
Через неделю мы уже знали фамилию судьи, которая будет рассматривать наше дело, – Звонарева Ольга Михайловна.
Мы готовились к суду всю следующую неделю. Цветкова приезжала ко мне в офис, и мы с ней разрабатывали план судебного допроса, перебирали возможные экспертизы, на которые хотели обратить внимание. Я одновременно готовил свое выступление в суде. Оставшись в офисе один, я включал видеокамеру и записывал свою речь в прениях, затем просматривал запись, выбрасывал куски, которые мне не нравились, и, наоборот, добавлял нужное.
Буквально за день до суда вечером мне позвонил брат Цветковой Юрий и встревоженным голосом попросил, чтобы мы с Сашей немедленно приехали к ним на квартиру.
– Что случилось? – спросил я.
– Светлане Васильевне плохо, у нее истерика. Приезжайте! У нас опять возникли проблемы.
Тут же я перезвонил Саше, и через час мы входили в квартиру Цветковых. Юрий встретил нас в коридоре. Светлана Васильевна лежала на диване, вокруг были разбросаны вещи.
– Так что же случилось? – спросил я.
– Сегодня вечером мы возвращались из магазина с покупками, увидели эту злосчастную тонированную «девятку». После того как мы вошли в квартиру, и началась истерика. Сначала Света стала выдвигать версии, что ее могут убить Кремнев и компания, что ее посадят на восемь лет, – одним словом, нервы не выдержали.
– Вы ей успокоительное дали? – спросил Саша.
– Да…
– Но мы не видели во дворе никакой «девятки»…
– Наверное, она уже уехала.
– Может, я спущусь посмотрю? – спросил Саша.
Я кивнул. Саша вышел из квартиры. Я же подошел к Светлане Васильевне и стал успокаивать ее.
– Мне кажется, что меня посадят, – дрожащим голосом еле слышно говорила она, – я не верю в завтрашний суд…
– Не волнуйтесь, все будет нормально, мы обязательно выиграем! – бодро говорил я, хотя никакой уверенности на самом деле не было. – Вы верите мне?
– Да, вам я верю, – Светлана Васильевна крепко сжала мою руку. – А вдруг они подкупят суд? Это же может случиться?
– Да, может. Но маловероятно.
– Я прошу вас – пусть Саша заедет ко мне завтра утром! Я боюсь, что они могут организовать покушение!
– Хорошо, обязательно заедет!
Вскоре Саша вернулся и сказал, что никого во дворе не обнаружил.
Когда мы вышли из квартиры, Саша произнес:
– Да, расшатались у бабы нервы! Как бы завтра на суде не выкинула чего…
– А что ты хочешь? Она столько пережила…
На следующее утро мы подъехали к районному суду, находящемуся недалеко от дома, где жила Цветкова, и сразу обратили внимание на вереницу машин. Конечно, тут был Кремнев, тут же – Яхонтов, Зайцев, еще несколько человек сидели в коридоре. И поскольку Кремнев с ними общался, было ясно – это одна компания. Зачем пришли эти люди? – мелькнула у меня мысль.
Кремнев был со своим адвокатом, Дмитрием Макашовым. Дмитрию было лет тридцать пять. Молодой, высокий, с нагловатым взглядом, одетый в дорогой костюм, он всем видом показывал свою значимость. Мы прошли мимо молча. Но Кремнев неожиданно встал.