– Если честно, понятия не имею. Она в другом городе жила, Валерия мне о ней ничего не рассказывала, лишь то, что болезнь её убивает.

Нахмурившись, словно эта тема задела её за живое, Рита отправилась на кухню, вернулась с металлическим черпаком для соуса с узким «носом» сбоку.

– Вот. Лучше не придумаешь.

Черпак отправился в сумку Макара. Рита достала телефон, позвонила Капитану. Равнодушный голос произнёс: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».

– Проклятье, – поморщилась Рита. – Будем считать, что с Капитаном случилась беда. И мы уже ничем не можем помочь. Жаль, конечно. Но позже я ещё попытаюсь дозвониться.

С суровым выражением лица она вызвала такси, после чего, положив биту в спортивную сумку, они покинули квартиру Валерии.

Водитель недовольно скривился, когда узнал, куда именно ему нужно доставить пассажиров.

– Знаю, где эта деревушка, – проворчал он. – Но там дорога плохая, не проехать. Я вас могу только до Выселок довезти, а там уж вы пёхом. Идёт?

– Идёт, – согласилась Рита. – Пёхом, так пёхом.

Дорога до Выселок заняла около получаса. Рассчитавшись с водителем, Макар и Рита выбрались из машины, сориентировались и двинулись к лесной тропе. Погода была такая же пасмурная, как и в нижнем слое, только более сырая. Всё вокруг выглядело застывшим, словно поздняя осень замерла в каком-то тревожном ожидании и лишь вездесущие вороны и отблески в стылых лужах оживляли безрадостный пейзаж. Небо походило на каменную плиту, тяжело нависшую над безмолвным миром, над окутанными дымкой чёрными столбами электропередачи и деревьями, которые будто бы нарисовал в пространстве измождённый депрессивный художник.

– По моим прикидкам до деревни около километра, – заявила Рита. – Переместимся в нижний слой прямо там, на месте. Переместимся, быстренько отыщем ядовитую слизь и мигом обратно. И там нам нужно быть постоянно начеку. Как я и говорила, за городом в нижнем слое опасно. А ещё и деревня эта…

Обходя лужи, они вошли в пределы леса. Пахло сыростью, прелой хвоей. Макару казалось, что сосны недовольно взирают на них с Ритой замаскированными во влажной коре глазами, как молчаливые стражи тишины, чей покой только что был нарушен.

– Эта деревня, – снова заговорила Рита, – я про неё в интернете читала. Хуже места в округе вряд ли найдётся. Помнишь, я тебе рассказывала, что всякие загрязнения, последствия техногенных катастроф отражаются в нижнем слое, как в кривом зеркале? Но тут порой отражается и другое зло. В городе, например, я знаю пару квартир, в которых на протяжении десятилетий совершались убийства. Уж не знаю, под воздействием ли паразитов, или нет, но совершались. И зло там копилось. Его чётко ощущаешь, когда в нижнем слое в такую квартиру заходишь. На уровне подсознания, что ли, ощущаешь. Переступаешь порог – и хочется бежать, бежать оттуда сломя голову и не оглядываться. Злые квартиры, тёмные. А в деревне, куда мы с тобой топаем, много страшного случилось, если, конечно, в интернете я вычитала правдивую информацию.

– Помню, там какие-то сектанты жили в девяностых годах, – сказал Макар задумчиво. – И, кажется, там куча народу отравилось насмерть. Громкое было дело, в газетах об этом писали, по телику показывали, хотя я уже и не помню подробностей.

– Восемнадцать человек отравилось, – подтвердила Рита. – Но страшные вещи ещё раньше начали происходить. Такое ощущение, что эта деревушка проклятая. Или она на каком-то особенном месте стоит, где людям находиться противопоказано.

– Или там было гнездовье опасных паразитов, – предположил Макар.

Рита хмыкнула.

– А что, хорошая версия. Может, ты и прав. В общем, деревню эту братья разбойники основали, опять-таки, если верить интернету. Этих братьев потом в их же доме и зарезали. А в тридцатых годах девятнадцатого века, когда по Руси холера гуляла, болезнь больше половины населения Хрякино выкосила. В конце того же века в деревне несколько человек внезапно умерло и местные обвинили в этом вдову-ворожею. Они заперли её в избе и сожгли заживо вместе с избой. Куча народу в казни участвовало и что любопытно, суд их потом оправдал, представляешь? А троих, самых рьяных, суд приговорил к принудительному покаянию в церкви. Вот времена были дикие, да? И это ведь не средневековье какое, а девятнадцатый век! – Глаза Риты гневно блеснули. – Сожгли несчастную женщину и особого наказания не понесли за это.

Она подняла сосновую шишку, швырнула её в дерево. Затем продолжила:

– В начале двадцатого века в деревне с десяток человек было расстреляно. Потом много людей с голоду умерло. Во время Великой Отечественной я не знаю, что в Хрякино творилось, я об этом в интернете информации не нашла, но, думаю, тоже ничего хорошего. Известно лишь то, что после войны деревня стала умирать, и через какое-то время людей там совсем мало осталось. А в девяностых в Хрякино сектанты объявились, причём абсолютно безбашенные. Всё конец света предрекали, молились непонятно кому, даже молитвенный дом кирпичный построили. Я видела этот дом на фотографиях, он, кстати, до сих пор стоит. Обычное такое строение, больше на здание какой-нибудь конторы похожее. В этом молитвенном доме сектанты как раз и приняли яд, а их лидер скрылся. Его позже поймали и осудили.

Макар кивнул.

– Да, это я помню. Даже лицо его помню, в новостях показывали. Он был похож на хорька с бешеными глазами.

– Он и был паршивым бешеным хорьком, – сурово сказала Рита. – Суд признал его вменяемым, и он в тюрьме сдох, его сокамерники задушили. Туда ему и дорога, уроду. Кстати, потом выяснилось, что сектанты наркотики изготовляли и распространяли. И кое-кто из милицейских городских шишек их крышевали. Этих шишек тоже повязали. А деревня с тех пор стала совсем заброшенная. Хотя нет, вру, там всякие сатанисты частенько собираются, эта деревушка, похоже, так и притягивает всяких ненормальных, как магнитом. Поганая деревня. Буквально позапрошлым летом в ней парня обнаружили мёртвого. Он в том молитвенном доме повесился. Специально ведь пришёл туда, чтобы покончить с собой. Злое это место. И я даже не знаю, что нас ждёт там в нижнем слое.

Макар сам себе удивлялся, и даже немного стыдно было: он всю жизнь прожил в Светинске и понятия не имел о страшной истории деревни, которая находилась всего в каких-то двадцати километрах от города. Он и об остальных деревнях в округе ничего не знал кроме названий. Позор. Будто в какой-то изоляции просуществовал. А всё из-за пофигизма. Впрочем, он был уверен: опроси жителей Светинска, и лишь один человек из тысячи расскажет, что творилось в Хрякино на протяжении столетий. Пофигизм – вещь масштабная. И, откровенно говоря, дела давно минувших дней, такие, как эпидемия холеры, сожжение ворожеи, убийство разбойников, интересны чаще всего лишь специалистам.

Рыхлая слякотная дорога вывела их на опушку. Дальше начиналась пустошь с чахлой бурой травой. Справа, среди редких деревьев, виднелись чёрные кресты старого погоста. А слева, за пеленой призрачной хмари, темнели ветхие избы деревни Хрякино, среди которых, как нечто совершенно инородное, не вписывающееся в общую картину, высилось двухэтажное, из красного кирпича, здание с плоской крышей. Дорога тянулась к погосту, а к деревне вела едва приметная тропа, по которой в последний раз хаживал только, пожалуй, какой-нибудь грибник в сентябре.