Даже больше, чем люблю… обожаю… – я забыл английское слово и бормочу на русском. Но она понимает. – Тебе еще никогда не было так хорошо, как будет. Вот увидишь! – Произносить высокие слова в шумящем лесном со-боре я совсем не боюсь… тут это кажется таким естественным…

– Почему только шестьюстами тринадцатью? – Она легко целует меня своими мерцающими влажным светом глазами. Неспокойная от ветра юбка прижимается сзади к ногам.

– У евреев человек состоит из шестисот тринадцати частей.

– Прости, дорогой мой еврейский Ответчик. Сама не знаю, что говорю.

– Тебе не за что извиняться. Наоборот.

Мы смотрим куда-то очень далеко и видим то, что нельзя увидеть глазами. Наверное, каждый по-своему. Разговор затихает сам собой. Но я все еще слышу ее голос, ее интонацию. Закрываю плотнее глаза – темный солнечный зайчик щекочет набухшие веки, – открываю их снова, и сыплются, сыплются из вывернутых кверху цветастых подолов в воссиявшую над куполом собора слоистую дугу радуги – уже наяву, прямо перед нашими лицами – стаи осипших картавых ворон. Разинув застывшие клювы, словно сотней раскрытых ножниц, беззвучно кроят они из полинявшей от дождей синевы новую одежду для ветра.

Вокруг облетает, кружится умирающая листва. И листопад облепляет озаренное светом, танцующим между стволами, лицо Лиз, над которым покачиваются сейчас тоненькие нити паутины.

Огромное заходящее солнце стоит между нами. Особорованные осенним лесом, мы слушаем – слушаем почтительно и завороженно, – как течет драгоценное время нашей новой жизни, как сливается оно с литургией деревьев, как стекает по голым ветвям, по бугристым стволам. Капля за каплей сквозь мох в кромешную мглу. И мы оба становимся частью этой мелодии. Медленно растворяемся в ней, ожидая благословления нашего собора. Благословления тысячи его пронизанных солнцем осенних деревьев… Ибо судят здесь совсем не так, как в муниципальном суде Бостона…

Внезапно шелест тяжелых крыльев проступает в мелодии. Синяя птица с длинным хвостом из черных цифр, кивнув головой – поблагодарив, что передал жене послание от Нормана? – и распушив перья, взмывает из моха прямо у нас под ногами и устремляется в купол со-бора. Почему-то в глубине души я знал, что когда-нибудь она появится наяву. Но Лиз ее, как видно, не замечает. Может, у меня глюки на почве любви появляются?

16. Второй суд. Опекун Штиппел. Засланный казачок

(Бостон, 28 ноября 1991 года)

Конец ноября, месяца многоцветных листьев и голых черных веток. Месяца, когда в Бостоне короткие дни, очень мало неба и солнца, но больше всего самоубийств. Утром встаешь – еще темно, приходишь с работы – опять темно за окном. И ни на что, кроме работы, не остается времени.

Двадцать восьмое ноября – день предъявления обвинения Бостонскому Ответчику Грегори Маркману в муниципальном суде.

По обеим сторонам улицы застывшие водопады небоскребов переливаются в тусклом солнце, окруженном отцветающими лепестками облаков. Отражения стекают серебристо-зелеными ручьями по стеклу, расчерченному на одинаковые квадраты.

У входа в здание суда взбесившийся отбойный молоток с неисчерпаемыми запасами грохота на остром металлическом наконечнике трясется под согнутым в три погибели телом человека в ярко-желтом прорезиненном плаще, взбивает в воздухе над искалеченным асфальтом солнечную пену. Из-за холодов очередь в суд, шевелящаяся мокрым блеском курток, сильно скукожилась. Люди с шеями и подбородками, туго запеленутыми теплыми шарфами, кажутся еще более одинокими.

Колокол на Старой Северной церкви с белым шпилем, укутанным в шуршащий от ветра небесный целлофан, бьет двенадцать. Сегодня он звучит еще враждебнее, чем когда шел сюда в прошлый раз. Покачивается в воздухе солнечная нить, продетая в зияющее ушко звонницы. И сразу вслед за колоколом, разрывая целлофановую завесу и возвещая новый день слушаний в суде, беззвучно кричит ржавый металлический петух, которого три сотни лет назад неизвестный английский архитектор запустил над шпилем.

Возле хвоста очереди заляпанный грязью зеленый джип с затененными стеклами мерцает аварийными огнями. Мне на секунду показалось, что уже где-то видел его.

Позавчера вечером перед концертом зашел пообедать в маленький ресторанчик здесь, в центре города. Привычно устроился в дальнем углу – максимальный сектор обзора – и начал изучать меню. На другой стороне улочки виднелось безжизненное здание суда. Меня как магнитом тянет в эти места. И вдруг увидел в дверях Лиз и своего Защитника! Поначалу даже решил, что обознался. Но нет, то была она, Лиз, которая как раз в этот момент складывала мокрый зонтик, поэтому и не заметила меня. Защитник же вообще глядел в другую сторону. Да и в ресторанчике было полутемно, на столах уже горели свечи. Она была в своем медово-золотистом мерцающем пальто и черных брюках, которые я так хорошо знаю. Тысячу раз видел, как, предвещая близкое счастье, они соскальзывают на пол.

Что-то подсказало, что подходить не стоит, и я нырнул поглубже в меню, загородившись от них. Моя женщина и мой Защитник расположились у стойки бара. Синий зонтик примостился у его огромных коричневых туфель с разговорами… Выглядело все это так, будто они хорошо знакомы друг с другом. Защитник что-то увлеченно рассказывал. Иногда дотрагивался до ее руки. Она весело смеялась. Хотя с того места, где я сидел, рассмотреть было трудно. Они выпили и, к счастью, быстро ушли.

А я ночью долго не мог заснуть. Почему она никогда не говорила, что знает его? Но ведь это она дала мне его телефон… Если нужно обсудить с адвокатом, то можно днем или по телефону. Но не вечером в ресторане за стойкой бара. Со мной пойти в ресторан она всегда отказывалась.

На следующий день Лиз пришла ко мне. И на следующий после следующего. Было так же, как всегда, или даже еще лучше. Каждое наше свидание лучше предыдущего. Но про поход в ресторан с моим Защитником ни словом не обмолвилась! Черт возьми! Что же это все-таки значит? Конечно, отчитываться передо мной она не обязана… Но странно… Чего-то очень важного в ней не понимаю. Не по-ни-маю! А может, она обсуждала с ним предстоящий развод? На тот случай, если я все-таки скажу «одно слово»… Ну да! Как же… размечтался! Расспрашивать ни ее, ни тем более Защитника, я, конечно, не мог. (У нее своя жизнь, куда она, как видно, меня пускать не собирается… еще недостаточно близки… когда-нибудь потом…) Ждать пришлось еще три месяца…

В зале муниципального судоговорения переливается красно-белыми полосами исполинский флаг государства – неизбежная вещь казенного правосудия – со сверкающим орлом на древке. В орлином взгляде что-то сардоническое. Рядом с ним такого же размера бело-голубой штандарт штата Массачусетс