Ну, Городецкий…

Вот ведь крыса. Жирная, мной же выкормленная крыса! Я ведь его ценил — этого циничного, исполнительного, педантичного ублюдка. Я предполагал, что плачу ему достаточно, чтобы он был мне верен, но, оказывается, нет.

Только бы и с ключами не вышло такой же лажи, как с телефоном.

Нет.

Мы паркуемся в узком неудобном дворе, и только выскочив из машины, пока вылезают из фургона мои ребята, я примечаю дорогую тачку среди кучи дешевых машин. Двоих бугаев, караулящих у двери и набычившихся, стоит мне только повернуться в их сторону.

— Работайте, ребята! — выдыхаю я, будто спуская свору своих псов с поводков быстрым движением. Обычно я просто доволен своей привычкой быстро намечать и реализовывать планы. Сегодня — я ей чертовски рад.

Хорошо, что я не отпустил домой оперативную группу.

Хорошо, что не понадеялся на то, что Городецкий окажется один.

Хорошо, что пообещал тройные премиальные ребятам, поэтому они с искренним удовольствием раскладывают на асфальте двоих мордоворотов, «абсолютно случайно» оказавшихся у двери нужного мне подъезда.

В сопровождении двоих свободных ребят я и оказываюсь в темном подъезде.

— Этот этаж, — останавливаю я рванувших было наверх мужиков. На экране локатора полыхает красным степень близости — несколько метров. Я провожу телефоном влево — к дальней двери. Метраж увеличивается.

— Ломайте, — я киваю направо.

Очень сомневаюсь, что там меня ждет бабушка-старушка, которой я устрою инфаркт.

А квартирку Лана могла найти и понадежнее — мои ребята вышибают дверь этой с третьего удара.

Я оказываюсь внутри. Обостренным уже почти до звериного чутьем чую в воздухе легкий запах кокоса. Её простенького, легонького геля для душа. Здесь! Точно здесь.

Слышу крик. Тонкий, болезненный, отчаянный. Её крик! В комнате слева.

Я шагаю туда и сразу вижу Цветочек — забившуюся в угол за шкаф, держащуюся за левую часть лица. Не в силах прикрыть расползающийся по её щеке багровый синяк.

И вся моя ярость, вся тревога за эту безмозглую девчонку поднимается в цунами концентрированного гнева.

Кто это сделал — все что я хочу знать. Только скажи, Цветочек, а я принесу тебе голову этого урода.

Она смотрит на меня своими огромными, такими мертвыми глазами. Я вижу, как шевелятся её губы. И только потом сквозь рев своей ярости слышу её предупреждение.

— Сзади!

Успеваю уйти влево, вывернуться из захвата, которым, видимо, хотел хотя бы частично придушить меня Городецкий, притаившийся за дверью.

Куда тебе, мразь!

Это было затмение, ничего больше. Глубокое, темное, жаждущее крови.

Я помню, как хрустнул нос моего врага под моим кулаком. Самый простой перелом, лично я бы не оставил ни единой целой кости в его теле. Помню, как хищно упивался запахом его крови. На тот момент я даже не задумывался, что если забью его до смерти — меня посадят. Это было неважно.

Тем более…

Он посмел сделать больно моей Маргаритке!

Я бы с радостью отсиделась в углу за шкафом. Даже не глядя на происходящий в нескольких шагах от меня мордобой. Но рассудок заставляет меня высунуть нос из укрытия. И ощутить — мне надо вмешаться.

Городецкий, конечно, еще стоит, еще пытается вырваться, сам нет-нет, но и попадает Владиславу Каримовичу куда-нибудь кулаком. Но это ненадолго.

Его отпор — все более ничтожный с каждой секундой. А Ветров даже не думает выказывать слабину.

В истории, когда Владислав Каримович подставляется, давая этой ублюдочной парочке повод для обвинения, мне действительно стоило вмешаться еще раньше!

Я подаю голос, пытаясь докричаться до разума взвинченного Ветрова.

— Прекратите!

Тщетно.

То ли я слишком тихо пищу, то ли Ветров слишком вошел в раж и не слышит вообще ничего. Просто метелит Городецкого, как будто бык, подцепивший на свои рога чересчур дерзкого матадора. Юрочка по комнате только что не летает.

Из-за чего это с ним? Из-за меня?

Последний удар.

Я такие только в боксе и видела… Городецкий отлетает назад, на спину. Примерно как я, только выглядит он похуже. И не встает. Сворачивается в клубок. Тихонько поскуливает.

Ветров, кажется, намерен продолжить…

Я решаюсь на отчаянный шаг — бросаюсь к нему на спину, висну на плечах, рискуя огрести «под горячую руку».

— Пожалуйста, хватит, Влад! Пожалуйста!

Ветров замирает. Абсолютно. Кажется — каждой мышцей в готовом к бою теле. Спина напряжена. Сам он хрипло дышит. Его ярость кипит в воздухе, делает его обжигающим.

— Шеф, — в комнату заглядывает Степа, один из охранников нашего агентства, — а с фифой что делать?

— Закопать… — это Ветров выдыхает едва слышно — я разбираю это слово только из-за близости к нему.

Степа же то ли не слышит, то ли понимает, что это точно не осознанное распоряжение. Медлит. Ждет нормального ответа.

— Сюда ведите, — отрывисто озвучивает Ветров, выкроив себе еще пару успокаивающих вдохов.

Степа исчезает, а через пару секунд из кухни доносится голос Ланы.

— Да уберите вы руки, уроды! Вам всем конец, слышите?

Охрана Владислава Каримовича не впечатляется. Притаскивает Лану в комнату, ставит пред его тяжелые очи… Светлыми их назвать у меня язык не поворачивается.

— Что ты себе позволяешь, Влади? — взвизгивает наша звезда, пытаясь удержать лицо, хотя я вижу по глазам — зрелище не поднимающегося с пола Городецкого, по которому только что ногами не прошлись, её напугало. — Не смей даже прикоснуться ко мне. Мой папа…

Ветров издает смешок. Короткий такой, но пробирающий аж до костей.

— Что твой папа? — с каким-то откровенным пренебрежением выдыхает он, не давая Лане договорить. — Уничтожит меня? Разорит? Да ну? Что-то я не заметил с его стороны никаких действий. Он даже не позвонил, сделать мне устный выговор, после того как я кинул тебя на помолвке. Знаешь почему?

Идеально ровные, явно знавшие уколы ботокса скулы Ланы становятся острее.

— Потому что твоего папу есть чем бить, дорогая, — кровожадно скалится Ветров, — и он это знает. Передай ему привет. И пусть не обижается, но я приму меры. К вам обоим.

— Пусть твои уроды уберут руки, — шипит Лана ядовито, — у меня нет ни малейшего желания наслаждаться твоей компанией.

Он смотрит на неё, а потом коротко качает головой.

— Уведите её. Туда, где она сидела. И вызовите ментов. Хочу зафиксировать факт похищения моей жены.