– Теплухин с тобой об этом говорил?

– Именно.

– И что теперь будет?

– Пиво с раками… Шучу.

– Очень смешно.

– Мы поговорили откровенно. Это все, шё я тебе могу сообщить.

– Он не спросил тебя, что ты намерен делать?

– Спросил.

– И что же ты намерен делать?

– Понятия не имею. Серьезно. Я ему, конечно, об этом не сказал. Но на самом деле, не имею малейшего понятия.

– А о чем ты думал, когда начинал?

– Я думал, шё дело будет нелегким. Хотя бы, потому шё я не работаю сейчас в конторе. Думал об Аксельманах. Да мало ли о чем я думал?! Например, убили ли Мишку случайно? Вопрос? На него я отвечу, шё в случайности мы не верим. Не могли такого Мишку случайные хулиганы убить. В жизни всякое бывает, конечно. Но не в таких случаях.

– И что теперь? Надо же что-то придумать. Искать какой-то выход. Что дальше?

– Ты думаешь, я не задаю себе этих вопросов?

– А что ты сказал Теплухину?

– Если бы я ему сказал правду, сказал бы ему, что не знаю, что делать дальше, это могло бы закончиться плохо. Для всех нас.

– Чего?

– Ну, он же не от себя лично пришел. Значит, после разговора со мной, его спросят. Он, допустим, скажет им, шё я не знаю, как быть. И шё будет дальше? Во-первых, они не поверят. Начнут выжидать. Смотреть, шё я буду делать. Но по прошествии времени, они поймут, шё я действительно не имею плана, и шё меня можно брать голыми руками. Мне некуда идти.

– Поэтому…

– Поэтому я Ивану сказал, шё я передам через свои каналы Давиду Аксельману в Штаты всё, шё я накопал. А там, пусть он уже думает, шё делать дальше.

– Зачем ты так сказал?

– Шё зачем? Затем, шё они теперь дважды подумают, правду я им сказал или нет; делать мне какие-то гадости или нет. Зная их, я уверен, шё они теперь выйдут на меня опять, и будут зондировать разные варианты. От угроз – до самых смачных предложений. Так шё, проявим терпение.

– Думаешь, это сработает?

– А какие у меня есть варианты?

– Ну, хорошо. А если бы все это не было так сложно, как бы ты с ними поступил?

– С кем?

– Ну, с этими… убийцами.

– Как бы поступил? Да разные есть варианты.

– В конторе о них догадываются?

– А ты как думаешь? Конечно! Шё они меня, не знают?

– Так что говорил Теплухин сегодня?

– А… Да… Так я тебе и не рассказал. Ушел в сторону. О том, шё он меня уважает, я уже говорил?

– Да. Говорил. И о том, что он не хочет тебе неприятностей, ты тоже говорил.

– Ну, вот. После этого он сказал, шё в милиции недовольны моей самодеятельностью в деле Миши. Я им, якобы, мешаю вести следствие. Поэтому они спрашивают у конторы, могут ли они как-то пресечь мою деятельность?

– То есть?

– То есть, привлечь к ответственности или в худшем случае, пригласить на профилактическую беседу. Не бойся. Убивать не собираются… Ну? Как тебе это нравится? На минуточку.

– Мне это совсем не нравится. Но ты продолжай. Не тяни! Что дальше?

– А дальше вот что. Теплухин мне это все сказал, и замолчал. Видимо ждал моей реакции. Ну, я и отреагировал.

– Сказал, что передашь результаты своего расследования Аксельману в Штаты, так?

– Ну, и это тоже.

– А что еще?

– Я сказал просто. Сказал, шё поеду в Москву, в Отдел административных органов.[7] И копию материалов отправлю по своим каналам туда же. На всякий случай. Мало ли шё в жизни бывает…? Правда? Не пропадать же труду?

– Опа! Вот это да! Я бы не догадалась. Та молодец, папа!

– Да, ладно. Молодец… Молодец не молодец, но это новость Теплухина убила. Образно говоря, конечно. Он понял, шё я не шучу. Они знают, ше начальник этого Отдела – мой знакомый еще с армейских времен. Я никогда к нему не обращался. Но если они меня начнут донимать, я поеду к нему на прием. И тогда им мало места будет! Всем!

– Им всем, это кому?

– Да всем! И «конторе», и милиции, всем достанется! В конце концов! Это шё такое! Сколько можно терпеть! Они шё тут хотят, превратить Одессу в Чикаго? Мало того, шё покрывают преступников, так еще сами преступление и организовали! Ради чего, я тебя спрашиваю? Ради государственных интересов? Нет! Ни черта! Решали какие-то свои, мелкие интересики! Я Теплухину сказал, шё, если я не прав, так им нечего бояться. Приедет комиссия из Москвы, их на нее вызовут, и они доложат, шё, почем и почему. Вот и все! Может их даже наградят. Я знаю?

– Ты Теплухину так и сказал?

– А как ты думаешь? Постеснялся? Я ему еще больше сказал. Теперь пусть думает. Он еще молодой. Жаль будет его, если он попадет, как говорится, в жир ногами. Все-таки он – неплохой парень. Есть душа. И голова работает. Я ему все это объяснил. Будет крайним.

– А что он может теперь сделать?

– Или пусть потихоньку отойдет в сторону от этого дела, или пусть поговорит там с кем-то.

– С кем?

– Я знаю? Я не знаю. Ему виднее. Надо говорить с тем, кто там шё-то решает.

– И какое решение ты бы предложил?

– А какое тут может быть решение! Под суд отдать подлецов! Высшую меру им! Шё еще?

– Ты думаешь, они на это пойдут?

– Роза! Я не знаю! Пойдут, не пойдут… Заварили кашу, пусть расхлебывают.

– Этих жлобов отдадут под суд, а они возьмут, и все там расскажут. Вот будет номер!

– Ничего они не расскажут. Для этого есть масса возможностей. Кто будет вести следствие? Милиция, прокуратура? В любом случае, следователь задаст те вопросы, которые ему поручат задать. И не больше! Во всяком случае, я бы так сделал. А на суде…? Судья тоже человек. Главное – установить объективную истину. Все остальное – неважно. Истину суд установит. Они совершили убийство из корыстных побуждений. Прокурор потребует высшую меру. А как к этому отнесется суд, там видно будет.

Как-то сама собой наступила тишина. Так мы в ней и шли. Каждый остался один на один со своими мыслями. И я решился на вопрос, ответ на который меня последнее время все больше интересовал.