Документ отъезжающего харбинца. 1945 г.

Сведения об относительно реальном положении дел на фронте поступали к русским эмигрантам и от тех советских людей, которые служили в штате советского генерального консульства, и странной категории «не выехавших советских граждан». Из Харбина эта информация текла дальше, вдоль по линии КВЖД. Эмигрантская пресса в Маньчжурии, естественно, находилась под жесточайшим контролем японской военной цензуры. Дело порой доходило до курьезов, когда знаменитый эмигрантский «Рубеж» вплоть до 25 июля 1945 года помещал статьи о победах японской армии. Последний из номеров «Рубежа», вышедший в августе 1945 года, содержал статьи, написанные в лучших традициях советского агитпропа, о выполнении «великих задач, стоящих перед Квантунской армией и правительством Маньчжоу-Ди-Го». Успех захвата города советскими войсками был обусловлен и тем, что советское генеральное консульство создало в Харбине штаб обороны под руководством своего сотрудника Н. В. Дрожжина, в который входило до 3 тысяч русских. Из них лишь 240 были советскими гражданами, а все остальные 2760 — русскими эмигрантами. Русская молодежь в Харбине разоружила японские воинские части Маньчжоу-Ди-Го и поставила перед собой задачу сохранить в неприкосновенности все городские жизнено-важные коммуникации до прихода советских войск. По многим воспоминаниям участников тех бурных событий, русские жители Маньчжурии оказывали всевозможное содействие советским солдатам. Это было и в Харбине, и в других крупных городах — Чанчуне, Мукдене, Дальнем и на множестве маленьких станций КВЖД. За это после окончания Второй мировой войны, согласно указам Президиума Верховного Совета СССР, определенной части эмигрантов было предоставлено право получения советского гражданства. Это право получали лица, состоявшие к 7 ноября 1917 года подданными бывшей Российской империи, а также лица, утратившие по каким-то уважительным причинам советское гражданство, и их дети. В первую очередь оно распространялось на эмигрантов, которые в описываемое время проживали в Маньчжурии, в провинции Синьцзян, в Шанхае и Тяньзине.

Обманутые и наивные харбинские обыватели, собравшиеся возвращаться на родину, не раздумывая, вывозили с собой целые библиотеки, собранные двумя поколениями горожан, в надежде на то, что в послевоенной России печатное слово будет неприкосновенно и свободно, а оттого стремились вывезти большое количество эмигрантских изданий, собственных рукописей и даже архивы. Протоиерей о. Михаил Ардов сообщает такую подробность, касающуюся одного из первых эшелонов возвращенцев, пересекавшего китайско-российскую границу в самом начале 1946 года, услышанную им от непосредственного свидетеля произошедших затем событий. Пассажирские вагоны с репатриантами едва пересекли границу, как паровоз втащил их на один из запасных путей приграничной советской станции. Радость на лицах возвращавшихся в Отечество свое харбинцев, смотревших во все глаза в окна, постепенно сменилась нараставшим изумлением. Вдоль вагонов было выставлено плотное оцепление из солдат. На соседнем пути стояли, видимо, заранее пригнанные «теплушки». В вагоны поднялись офицеры МГБ и, проходя вдоль купе, просили прибывших приготовить свои книги для проверки перед ввозом их на территорию СССР на предмет соответствия нормам, предъявлявшимся к книгам, ввозимым из-за границы. Следом за офицерами, в вагоны вошли солдаты, собиравшие вносимые в коридор книги в холщовые мешки. Пройдя весь состав, эта первая часть проверяющих лиц сгрузила мешки на землю, а затем изумленные харбинцы вдруг увидели, как солдаты поволокли изъятое к железнодорожному рву на противоположной стороне. Еще большее удивление и даже возмущение вызвали действия солдат, бесцеремонно вытряхивавших любимые книги из мешков в ров, но возмущение достигло своего накала, когда подошедшие солдаты стали обливать бензином книги, лежавшие во рву. Послышались возмущенные крики «Это произвол!» и «Мы будем жаловаться!», но бедные возвращенцы не знали, что за расправой с книгами последует расправа и с их человеческими и гражданскими правами. Поднявшиеся в вагоны солдаты войск МГБ приказали, захватив только самое нужное, выходить из пассажирских вагонов и строиться возле стоявшего напротив состава с теплушками. После небольшой переклички недавним угнетенным японцами, но относительно свободным людям, пришлось забираться в товарные вагоны, конечным пунктом назначения которых были фильтрационные пункты, откуда большинство приехавших начали свою одиссею по обширной сети советских концентрационных лагерей.

Глава десятая Русские некрополи Харбина

За полвека русского присутствия в Северо-Восточном Китае город обзавелся многими памятниками культуры. И не в последнюю очередь к ним можно отнести немногочисленные русские некрополи, безжалостно выкорчеванные в эпоху «культурной революции» усилиями китайцев «нового поколения». Именно они, одурманенные обещаниями местного партийного руководства «неизбежно грядущего коммунизма», отравленные безверием, и не в последнюю очередь воодушевленные чисто ксенофобскими настроениями, умело используемые китайскими политиканами середины прошлого века, стали основным орудием уничтожения памятников русской культуры в Харбине. Судить о многообразии воздвигнутых памятников и их художественной ценности мы можем лишь по скудным воспоминаниям и пересказам лиц третьего поколения беженцев из Китая, да некоторым фотоматериалам, недавно опубликованным в Австралии и призванным дать самое общее представление непосвященному человеку о культуре эмигрантских захоронений в прежнем Харбине. Судить обо всем многообразии навсегда утраченного для потомков наследия в полной мере пока не представляется возможным, однако наличествующие фрагментарные упоминания и фотографии русских погостов говорят о безусловной преемственности православных традиций, помноженных на консерватизм духовного уклада жизни проживавших на территории Маньчжурии православных, лютеранских и иудейских семейств. В Харбине, в центре Нового города, располагалось некогда Старое кладбище, разбитое там для упокоения первого поколения градостроителей и воинов, «на поле брани живот свой положивших». В ту пору, когда кладбище лишь только начиналось, оно находилось на тогдашней городской окраине, но в ходе быстрого городского строительства в скором времени «переместилось» почти что в центр, оказавшись в двухтрех кварталах от Большого проспекта. Любой желающий мог добраться туда на автобусе или трамвае. По описанию старожилов, некрополь отличался особым свойством сообщать торжественную тишину каждому входящему, несмотря на то, что за воротами его кипела самая что ни на есть бурная жизнь мегаполиса. В 1920-е годы при кладбище проживал его главный смотритель — есаул Забайкальского казачьего войска Иван Федорович Павлевский, прибывший в Харбин с чинами охранной стражи в начале XX века, в 1900 году. За четверть века, проведенного в Северо-восточном Китае, этот некогда чернобородый богатырь в стянутой «в рюмочку» черкеске превратился в седоусого старика, бессменно стоявшего на своем посту, исправно наблюдающего за последним пристанищем первых переселенцев. Вблизи ограды, выходившей на Большой проспект, ревнителями русской славы был воздвигнут разрушенный ныне величественный гранитный крест, на коем славянской вязью начертаны были следующие слова: «На этом старом железнодорожном кладбище нашли вечное упокоение многие из первых деятелей по постройке и охране КВЖД. 12 июля 1920 года в день 20-летия отбития атаки боксеров на Харбин воздвигнут крест сей в молитвенную память об этих отважных пионерах русского культурного дела и да сохранятся их могилы в неприкосновенности на вечные времена. Да стоит сей крест незыблемо и да напоминает о почивших носителях русской культуры».