Одновременно с усилением полицейского аппарата японские власти постарались создать благоприятные условия для работы своих специальных служб. Обосновавшись в Харбине, японская военная разведка развернула бурную деятельность по обеспечению серьезной базы для дальнейшей экспансии на север. Из числа русских эмигрантов, маньчжур и монголов готовились кадры для службы в японских военных миссиях и жандармских отделах в качестве агентов, переводчиков, секретных осведомителей.

Кадры для подсобной работы японцы черпали из числа той части городской молодежи, которая полагала для себя сотрудничество с оккупационными властями вкладом в борьбу с III Интернационалом, не особо разделяя для себя Россию и большевиков, а часто и отождествляя их. Подобная историческая наивность имела свое объяснение, ибо если первое поколение русских предпринимателей и переселенцев в Маньчжурии напрямую было связано с началом постройки, а затем и эксплуатацией КВЖД в условиях российского порядка и законности, то второе поколение эмиграции, которое сформировалось в отрыве от России, было лишено всех этих благоприятных обстоятельств. Молодому поколению предстояло работать и существовать в условиях не только полной ликвидации русского влияния, но еще и в обстановке правового давления со стороны режима.

Ввиду назревавших кризисных явлений в системе национального образования в 1937 году правительство Маньчжоу-Ди-Го провело коренную реформу образования в стране, в ущерб другим этническим учебным заведениям, и в первую очередь русским. Прекратили свое существование сразу несколько старейших русских учебных заведений Харбина, а средние частные школы допускались лишь с особого разрешения японских властей. Значительный урон был нанесен и высшей школе. Во второй половине 1935 года по настоянию японских властей был прекращен прием русских студентов в Харбинский политехнический институт, и все обучение переводилось на японский язык. В декабре 1938 года состоялся последний выпуск института — 76 инженеров, окончивших русское отделение. До того в 1937 году прекратили свое существование Педагогический институт и в 1938 знаменитый Юридический факультет. В 1941 году японцы приказали закрыть Институт ориентальных и коммерческих наук. Невзирая на последовательную травлю российской системы образования в Харбине, за неполные 14 лет японского господства в Маньчжурии русские люди сумели, хотя и в реформированном виде, сохранить систему образования. Ведь создана она была еще до прихода японских оккупационных войск, в предшествующие этому годы, когда Харбин превратился в центр дальневосточной российской эмиграции. Система образования позволила русским в окружении чужой культуры создать и сохранить свое этнокультурное пространство, сберечь родной язык и национальную самобытность, ибо русские харбинцы всегда гордились своей историей и культурой.

В 1937 году Харбин, как и вся зарубежная Россия, пышно отметил 100-летие кончины величайшего русского поэта А. С. Пушкина. В следующем году торжества были посвящены 950-летию крещения Руси. Молодежь, впитывая эти идеи, все больше осознавала важность национального достоинства и прав, что помогло многим пережить новую волну притеснений со стороны оккупационных властей, когда в июле 1937 года Япония продолжила военные действия в Китае с целью подчинить себе всю его территорию, и харбинские русские эмигранты подверглись строгому полицейскому контролю. В зоне повышенного внимания японцев находились и православные епархии. Влияние епископата на умы самых широких слоев русского населения раздражало японскую администрацию, стремившуюся подчинить себе начальника православной Духовной миссии в Пекине и священнослужителей Харбинской епархии. Попутно японцы стремились завладеть значительной частью церковного имущества, собранного накоплениями и стараниями клира. Так как по вполне понятным причинам начальник православной миссии в Пекине не пользовался ни доверием, ни уважением японских оккупационных властей, после создания нового марионеточного государства Маньчжоу-го владыка Виктор был даже принудительно вызван японскими военными властями в Харбин. Там ему под страхом объявления его военным преступником было предложено передать священнослужителей церквей и подворий Российской духовной миссии на территории Маньчжурии в ведение Харбинской епархии. Доверенность на управление имуществом была передана митрополиту Мелетию, проживавшему на миссийском подворье в Харбине. Однако в силу того, что он пользовался большим авторитетом среди русских эмигрантов в Пекинской епархии, японцы были вынуждены считаться с его влиянием. Вопреки собственному желанию владыку Виктора даже назначили председателем Антикоминтерновского союза Северного Китая. Именно этим впоследствии воспользовалось гоминдановские власти в качестве повода для передачи о. Виктора органам СМЕРШ, арестовавшим владыку по обвинению в сотрудничестве с японскими оккупантами, а не за участие в борьбе с большевиками в его бытность офицером корпуса генерала Андрея Степановича Бакича.

Впрочем, с другой стороны, полностью отрицать факт сотрудничества владыки было бы неверным, ибо, как свидетельствовали современники, о. Виктор неустанно служил напутственные молебны японским войскам и возносил молитвы о победе японского оружия.

Несмотря на декларируемую православным духовенством благожелательность к японским властям, некоторые харбинские священнослужители вспоминали те нередкие случаи, когда японские оккупационные власти напрямую участвовали в разграблении и разрушении разнообразных объектов православной церкви, что со временем приняло почти массовый характер в Северо-Восточном Китае. Во время периодических грабительских рейдов оккупационными властями Японии был разрушен храм-памятник в Тянь-зине, а в Чжалайноре был убит иеромонах Павел; до смерти был замучен настоятель храма в Калгане о. Александр Жуч, убит священник Федор Боголюбов. В довершение всего японцы захватили приличную часть церковной недвижимости в Тяньзине, где у прихода были отобраны школа, больница, дом милосердия и библиотека.

Нападение японской авиации на Перл-Харбор

В 1939 году японцы дополнили список своих преступлений против человечества новым делом, отстроив вблизи станции Пинфань, в 20 километрах от Харбина, военный городок, получивший название Лагерь Хогоин («Приют»), в котором был размещен так называемый «Отряд № 731». Основанный по секретному указу еще в 1936 году, он вначале был размещен в Харбине. На новом месте у него появились многочисленные лаборатории и службы, вокруг которых была создана запретная зона. Отряд имел даже собственную авиационную часть, а на станции Аньда — полигон. Лагерь в Пинфане носил официальное название Управление водоснабжения и профилактики Квантунской армии, однако на самом деле это был научно-исследовательский отдел, в котором, как и в отряде № 100, шла подготовка к практическому применению бактериологического оружия. Он был оснащен оборудованием для культивирования чумных и тифозных бактерий, бактерий сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа, дизентерии и холеры. Проверка изготовляемых образцов бактериологического оружия и изыскание способов лечения эпидемических заболеваний велись путем производства опытов над живыми людьми. Среди заключенных были китайцы и русские. Одно время там находилось несколько женщин, из которых две были русские. У одной из них в тюрьме родился ребенок. Все содержавшиеся в камерах были закованы в ножные кандалы. Из заключенных русских большинство составляли перебежчики из Советского Союза и советские граждане, задержанные японскими пограничными и полицейскими отрядами на территории Маньчжурии. Остальные были эмигрантами. Опыты производились различного характера. Велись исследования с целью изучения способа усиления токсичности смертоносных бактерий — возбудителей различных инфекционных заболеваний и применения их на живых людях. Заключенных подвергали заражению, следили за процессом болезни, лечили, пробуя различные методы лечения. Подопытных людей нормально кормили, и, если они выздоравливали, подвергали другим видам заражения. Выздоровление заключенного не спасало его от повторных опытов, которые продолжались до тех пор, пока он не умирал от заражения.