Вчера – назад, сегодня – вбок, а утром,

Подумать страшно – чуть не «Фигаро»!

Вернулся «Вбок» в родительское нутро,

И мы теперь с ним полное одно.

Теперя мы в естественном единстве

Не отклонимся никогда и впредь,

Стоим прочней, чем столп Александрийский,

И нас теперь уже не попереть.

Увы, оптимизм был преждевременным…

Харакири «Назад»

Вскоре в Париже уже пышно цвела «желтая» клумба эфемерных самиздатских СМИ: «Полный назад», «Задняя русская мысль», какой-то «чихательный» орган «А-Пчхи» (выпускаемый В. Стацинским и А. Хвостенко), и, наконец, появился «Вечерний звон» – с подзаголовком «Альтернативная газета издательства «Вивризм». Издателями были Валентин Воробьев и Владимир Толстый-Котляров, оба живописцы, записавшиеся в записные недоброжелатели «Назад».

Дело в том, что Толстый, изначально принятый было в «бред-коллегию», в первом же номере «Назад» поспешил опубликовать манифест, полный самовосхвалений и презрения к «истэблишменту» – каковым для него был в первую очередь В. Максимов, издававший «толстый» журнал «Континент». Однако в Уставе у нас был четко прописан пункт:

«Бьем ниже пояса только по настоятельной просьбе заинтересованного лица».

Так и получилось, что Толстый покинул и проклял «Назад». А затем стал выпускать вышеозначенный собственный рукописный орган, где, в числе прочего, открыто выступал против «А – Я», «Континента» и газеты «Назад».

Тут и пришла нам пора остановиться. Ибо, как сочли мы, даже соревноваться с таким позорным листком, как «Вечерний звон», – слишком высокая для него честь. Так, следуя японскому кодексу «бусидо», сделал «Назад» «харакири» сам себе. Случилось это в дни Чернобыльской катастрофы – в мае 1986 г.

Все же мы не особенно тужили. Ведь не зря в «Назад» всегда помещались объявления не о смертях, а о воскрешениях. Ибо не скудеет сплетнями, скандалами и прочими «горячими» новостями землячество российское на земле парижской! Чем черт не шутит? Возьмем да и воскреснем!

«Назад» умер! Да здравствует «Назад»!

В детстве у меня было очень странное качество: я умела становиться невидимой. В какой-то момент я говорила, что меня никто не увидит, – и меня теряли из виду. То, что меня не видят, вызывало огромное блаженство и торжество. Не знаю, каким образом это получалось. То ли я приказывала себе быть двухмерной… Но факт тот, что мама начинала метаться и смотреть, куда я провалилась. Потом, конечно, меня находили. Так склонность к смене пространства у меня тогда же проявилась. Мне нравилось исчезать. Может быть, и сейчас нравится. И это главное, из-за чего я исчезла из прошлой своей жизни. Мне просто нравится исчезать. Наверное, оттого, что по гороскопу я Близнецы. У Близнецов и других воздушных знаков есть ощущение, что надо бежать, уйти сквозь стену, удалиться.

Я злая и веселая. Но не злобная. Злоба ниже пупка. А зло все-таки идет от головы.

Не могу сказать, что я очень счастливая, – но веселая. Потому что для меня, как для мудреца Евгения Кропивницкого, «жизнь – бред, мир – балаган»! Я вижу происходящее со мной, как сценическое действо, где я и автор, и зритель, и актер. И когда я расстраиваюсь, то начинаю переходить из одной категории в другую. Иногда в результате таких перемещений вылетает какое-то интересное словцо, над которым я сама начинаю смеяться.

Когда у меня неурядицы, для меня самое лучшее занятие на свете – придумывать, что ответить на невысказанные упреки. Это, думаю, тоже нечто вроде пинг-понга. Я начинаю воображать: а если он мне скажет, я ему отвечу так!

Ненавижу, когда меня обманывают. Когда мне что-то пообещают и не сделают, это вызывает во мне холодную ярость, которая иногда влечет за собой месть. Я обдумываю сладость и холод своей мести и начинаю почти благодарить тех, кто предоставил мне такие приятные возможности для этой сцены в театре, для самой себя. При этом я не терплю бытового обмана. Не лжи – ложь вещь интересная.

Я слышу глазами. Вижу, как человек вдруг окутывается радужным облачком. Это значит, что он лжет. И глаза его, если они синие, – синеют совершенно, если черные – светлеют. Человек становится очень красив, когда он лжет.

Счастье то, что впереди. Ощущение счастья – ощущение бега. Счастье – смотреть вперед и видеть перед собой пустыню. Я очень люблю своих близких, но иногда возникает ощущение будто ты вышел в полночь на крышу и смотришь в ночь. Это замечательное чувство отчуждения. Времени-то на самом деле нет. Потому что время, которое ушло, – ушло, а время, которое еще будет, – его еще нет. Единственное, что есть, – несуществующая минута, когда будущее превращается в прошлое. Мы все время существуем на этом сгибе – и чего уж тут думать, что было, когда было? Главное – то, что будет дальше!

Я – кочевник. Номад. Не мигая, смотрю за горизонт.

Все свое несу с собой и оглядываюсь только вперед.