…Тут в моей голове стала как бы проявляться громадная фотография из старой газеты. На фотографии было вроде бы чье-то лицо. А мир уже начал подрагивать, в лиловым свисте все начало сворачиваться. Появилось чувство тошноты, и я прекратила дозволенные мысли.

Ибо в Ашхабаде шестого измерения – и далее, со ступени на ступень, надо продвигаться медленно и осторожно – иначе Среда примет в себя.

…Но все же, скажи мне,

Что там – между кольцом и прямой?

И все-ж-таки, скажи – ЧТО ТАМ?!

Из пламя и света…

М. Лермонтов

Самолет взмыл над Красноводском, отдаляясь от берега Каспия. Далеко внизу осталась солончаковая степь с одинокими колючими шарами перекатиполе, одногорбые верблюды, едкий дым костров и красноводские крестьянки-эрсари, что носят сбоку на головных платках височный серебряный диск величиной с ладонь – гулак-халка.

Самум взбаламутил песок пустыни. Море и небо с трудом просвечивали сквозь песчаную взвесь – казалось, что наш самолет завис неподвижно, вплавленный в опаловое золотисто-голубое яйцо.

Сквозь стекло иллюминатора внизу едва виднелось бушующее море. Трехметровые – не ниже – валы Каспия с высоты казались почти неподвижным лекально правильным, текстурированным рисунком в виде рифленой ряби, похожей на громадную стиральную доску —

танцующие, синие

лекалы скольжины,

где силовые линии

слегка искажены.

Если же вглядеться, обнаруживалось, что серебристая ребристая поверхность «доски» непрерывно ходит из стороны в сторону – лениво, почти незаметно для глаза смотрящего. Рифленый «рабочий» рисунок при этом почти не менялся. Казалось, что «доска» – гигантский инструмент, от которого исходит мощное гудение на инфразвуке; неслышная нота сотрясала басовую рябь, еще более сгущая стеклянную толщу вокруг самолета.

Тут же я представилась: закашлял мотор – крылья самолета качнулись – и вот он пикирует, круто вниз, словно чайка, нацелившаяся сверху на серебристый косяк макрели.

Чем ниже самолет, тем виднее, как яростно бьется стихия – капризная, меняющаяся. Колонны воды с грохотом обрушиваются в пучину, взмывают в небеса, вновь валятся в бездну – и во все стороны брызги, вращенье, грохот, кипенье, треск!

Штриховой рифтовки нет и следа. То, что сверху казалось рифленой насечкой, спокойной фактурой, внизу обернулось громокипящим хаосом бытия.

…Мне любопытно и одновременно страшно выбиться из колеи, оторваться от привычной стихии, порвать нитку, к которой привязан шарик – мой привычный мирок. Но любопытство пересиливает страх, и вот я отрываюсь, лечу, доверившись вертикальной тяге падения-взлета.

Я по крови кочевник. По зову предков я номад. Номады перемещаются в песчаном море, где караванный путь выглядит волнистой чертой, прочерченной прутиком через барханы.

И если спросить, какой я предпочитаю край, отвечу сразу – пустыню. Там нет конца и края. Нет препятствия глазу – ни дерева нет, ни скалы – одни песчаные волны, да кое-где русло иссохшей реки.

Подобно барханному коту, я не умею ни поворачивать голову, ни оборачиваться назад – гляжу прямо перед собой, не забывая и не оглядываясь.

Если петуху пригнуть голову и мелом прочертить линию от клюва и далее по земле, несчастная птица застынет, не смея оторвать клюв, привязанный к земле прочерченной чертой. А для прапрадедов моих прапрадедов, что кочевали по земле, как и начертано им Всевышним, границ не существовало. Номад не знает умозрительной привязки, для него граница – черта, процарапанная на картонном мяче деревянным мечом.

Земля кругла —

Нет ни одного угла.

В кабине самолета, летящего над пустыней Кара-Кум, я глядела в иллюминатор и едва не стонала от счастья – то было само совершенство: земля без единого дерева, и небо без единого облака – две первые стихии, как в первые дни творения.

«В Начале Господь сотворил небо и землю!»

В глубокой ночи, когда засыпает даже бессонный Вечный город, подойди к порталу Нотр-Дам – услышишь инфразвук – Собор поет.

Во всех без исключения мировых традициях и культурах существуют символы:

Квадрат – символ Земли;

Круг – символ Неба.

Эти символы универсальны.

В основе Квадрата лежит число 4. Это число множественности, число проявленного мира – число Формы.

В противоположность Квадрату, Круг – отсутствие формы – отсутствие времени, начала и конца, понятия верха и низа.

Иначе говоря, Круг означает не-число.

Вспомним композицию знаменитой картины Пабло Пикассо: воздушная девочка невесомо балансирует на шаре, а мощный атлет напротив усадисто обосновался на массивном кубе.

Она: темноволосая округлая головка на прямом стерженьке шеи.

Он: голова-шар венчает туловище-куб.

Шар и куб представляют собой игру противоположностей. Шар – движение. Куб – неподвижность. Шар – воздух. Куб – земля. Обе фигуры – как две стороны медали или же как две стороны бытия – его аверс и реверс, две противоположные грани единого в своей сердцевине образа.

Подобная монада почти в точности повторяет построение храма любой религии – будь то христианство, ислам, индуизм, зороастризм, даосизм, иудаизм – в основании лежит куб, а над ним пустотелая сфера, шар.

Куб – замкнутый ограниченный мир квадратных форм.

Шар пытается выбраться из Куба – оторваться, выйти из мирского бытия, войти в безграничный, непроявленный трансцендентный Мир – освободиться из-под власти Куба, то есть проявленного мира.

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?

Мимолетящи суть все времени мечтаньи:

Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум,

И всех зефиров повеваньи.

Державин Г. «Жизнь Званская»

В «Толковом словаре» В. Даля читаем: «Шар – краска. Шаро-действо – изображение красками, живопись».

Не мной сформулировна мысль: стихи – настоящие стихи – выводят читателя из привычных реалий в космос, вырастают из рамок повседневности до вселенских масштабов, позволяют взглянуть на привычные вещи свыше, из бесконечности. Примерно это можно сказать о стихах как Пушкина, так и Державина. В их творчестве, наряду с земной константой, ощущение космоса непреходяще. Велемир Хлебников не столь тесно связан с грешной землей – он, как воздушный шар, стремится оторваться от нее и посмотреть на нашу жизнь извне… Тут и пластика, и трехмерность, и гипноз, свойственные воздействию хорошей литературы.

Что есть «Исследование»?

Опять-таки из Даля:

«Исследование – выслеживание, разведывание; исследовать – разыскивать, изведывать, доходить разбирательством, стараться узнать неизвестное по известным данным…»