Она меня заразила и отравила ею, пустила мне под кожу это дикое чувство, и оно разрасталось, как опухоль, отвоевывая участок за участком, опутывая, пронизывая, пробивая и продираясь сквозь все ледяные стены векового равнодушия и полного безразличия. Она раскрашивала меня. Изнутри. Там, где, было только черное и красное, появились иные цвета… их стало так много, что они ослепляли меня, они ломали мое восприятие. Без насилия, без давления…Непроизвольно. Отражением в ее глазах, нежностью в глубине ее сознания. Любовью. Меня никогда никто не любил. Я не знал, что это такое. Я не знал, насколько это, бл**ь, вкусно и какой бешеной необходимостью это может стать — желание быть любимым ею. Это не сравнить даже с голодом и ломкой от него.

Нежность. Как можно тосковать по нежности? А я тосковал. По искренней нежности. По её нежности. А как можно тосковать по нежности той, кого хочется трахать самыми грязными и жестокими способами?

Ты пришла ко мне, Мила, и вместе с тобой ко мне пришло недоумение. И дикая боязнь потерять тебя. Как тогда, много лет назад. Когда оставил одну в том чёртовом мире и ушёл. Ушёл. Оставил тебя там, понимая, что ты можешь умереть. Потому что меня не должны были увидеть. Потому что слишком многое стояло на кону. Моя жизнь. И ведь это нормально, когда агенты не возвращаются с задания. Поэтому мы охотно создаем вас пачками. Это мои мысли на тот момент, малыш. Те мысли, которые показались слишком ничтожными, когда я вдруг понял, что должен вернуться за тобой. Когда почувствовал, как щупальца страха полностью окутали тело, меняя сознание, заставляя кричать на помощников. Довести до слёз Клару, заставив её упасть на колени от жуткой боли от удара, только за то, что тянула время. За то, что я мог не успеть. Ты знаешь, Мила, а ведь именно тогда я понял, что такое счастье. Насколько оно хрупкое. Кажется, только дотронься, и оно разобьется вдребезги, оставшись лишь осколками воспоминаний в памяти. Тогда же и узнал, что счастье имеет твой запах и носит твоё имя, у него твой цвет глаз и твой смех. В то мгновение я понял, что люблю даже его слёзы, когда они катятся по твоим щекам.

Тогда, когда увидел твою жизнь. Она ускользала из пальцев, но мне удалось поймать сучку за тонкий, еле заметный шлейф и вернуть тебе её со вздохом. НЕ ОТДАМ ЕЁ. Три слова, вспыхнувшие в мозгу кроваво-красным. И твёрдое решение переступить за грань. В другой мир. В НАШ мир.

После у нас будет так много подобных моментов, малыш. Слишком много для бездушного садиста, но так мало для тебя. Парадокс, да, Мила? Грёбаный парадокс в том, что понимаешь, что был счастлив, только потеряв.

А я почти потерял тебя отдав в ту проклятую школу, откуда ты могла не вернуться ко мне. По моему собственному приказу и лишь твое своеволие вернуло мне тебя.

Глава 22

Я рассматривала их в зеркале внимательно, сосредоточено, с завистью к самой себе, что они есть — доказательства его страшной любви. Дикой, неправильной, ненормальной. Но я слишком хотела, жаждала с такой силой, что осознание её существования заставляло меня захлебываться счастьем. Особенным, непостижимым. Может быть, я не знала иного, но сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что иное не было бы для меня счастьем.

Сколько еще дней его не будет? Они успеют сойти с кожи?… Мои особенные, самые дорогие украшения, помимо золота, бриллиантов, серебра. Всех тех, совершенно не важных для меня, побрякушек, которыми Владимир осыпал обычного агента. Иногда наряжая только в них, чтобы любоваться подарком часами… не прикасаясь ко мне, заставляя изнывать только под его взглядом. Голую, в очередном колье, сверкающем алмазами между грудей с напряженными до боли сосками, я бы отдала каждое из них за следы его пальцев на моих бедрах и за горячее семя внутри моего тела.

Я больше не чувствовала себя никем. Владимир поднял меня так высоко, как никогда не может подняться агент. Под яростными взглядами Клары, удивленными — обслуги, восхищенными — других мужчин, когда Владимир выводил меня в «Свет» и не скрывал наших отношений. За те месяцы, что я провела рядом с ним, став не только его агентом, но и его любовницей. Его женщиной. Женщиной, которая спала по ночам в его постели, в его комнате, на его груди, в его объятиях.

Осознавала ли я, как больно будет падать? Да, осознавала, но я научилась радоваться каждому мгновению. Впитывать «сейчас», наше «сейчас», потому что у меня никогда не было «завтра». У агента их не бывает. Ни «завтра», ни «через месяц», ни «в будущем». Любой мой шаг за грань может быть последним, и я любила Владимира каждый раз, как последний, сходила с ума от того, что он позволял себя любить. Он вообще позволял мне так много, как, возможно, не позволено никому, и я это понимала. Но вместе с тем он и отбирал, отрывал от меня с мясом всё, что хотел получить, всё, что научил меня отдавать ему. Кормить зверя добровольно, насыщать его нескончаемый голод и упиваться этим. Своей властью над ним. Скоротечной, хрупкой, как хрусталь, но властью. Владимир показал мне… все оттенки боли. Утонченной, изящной, развратной и порочной. Грубой и чувственной. Двойное лезвие, режущее и мукой, и наслаждением. Он знакомил меня с ней то медленно, то окунал в нее, как в кипящее масло, и наблюдал, как я корчусь в агонии, кусая губы. Я отдавала ему каждый крик, слезы и тихие мольбы прекратить или хриплый шепот не останавливаться. Он учил меня наслаждаться ею. С того самого первого раза, когда я поняла, что меня сводит с ума звериный взгляд и трепещущие ноздри чудовища, которое сдерживается ради меня. Это бесценно. Собственная значимость для такого, как он.

Я всегда была рядом. Владимир больше не оставлял меня одну дожидаться его месяцами — он знакомил меня со своей жизнью, окружением. Знакомил меня с собой, переставая быть просто Хозяином. Для меня он значил теперь так много. Мой мир замыкался на нём, моё познание, взросление, становление, как личности и как женщины. Его женщины.

Владимир утверждал свои права на меня постоянно. Требовательно. Жадно. Везде, где его настигало желание. А я научилась это желание провоцировать. В каждой женщине живет дьявольский провокатор, особенно если она знает, как отреагирует на неё мужчина. Разбудить его голод, возбудить зверя запахом новой погони, соблазнить