маршал понимает это так же, как и я. Но он один из лучших игроков на поле и правила устанавливает он. А потому я откидываюсь на спинку кресла и отвечаю:

— Не имеют значения условия и способы решения задачи, дядя. Важно, чтобы итоговый результат был достаточен выгоден для… нас.

— Тогда зачем тебе эта девка? — уже открыто… его терпение начинает иссякать. Синие глаза, почти отражение моих, удерживают будто на поводке, не давая отвернуться, отвести взгляд. И я позволяю ему утвердить свою власть надо мной. Побеждает не тот, кто выиграл все битвы на поле, а тот, кто остается на ногах и принимает решение уничтожить врага окончательно или оставить его живым, но на коленях. — Не натрахался ещё? Что в ней такого, что сам Владимир Власов хочет взять себе эту девку, наплевав на то что она один из лучших агентов которого можно использовать заграницей, особенно сейчас когда «железный купол» вот-вот падет, а племянник? После им же утвержденного приговора? Или, — резко встал с кресла и, осушив одним глотком бокал, поставил его на стол, — ты преследуешь совершенно другие цели?

Одну цель. Я долбанное десятилетие преследую только одну цель, Алексей, и совсем скоро ты узнаешь, как горчит на губах вкус чужой победы. Корона на голове не всегда признак безумия, зато безумие — однозначно спутник любой коронованной особы. Дворцы и власть привлекают либо идиотов, ничтожно мечтающих о собственном возвышении над другими, либо тех, кто по праву обязан взять на себя ответственность за народ.

И у тех, и у других чувство самосохранения становится единственным важным из всех чувств, так как нет большего параноика, чем тот, кто окружён стражей.

— А что мешает мне добиваться своих целей и при этом трахать её, Алексей? Я думал, совмещать полезное с приятным — наша фамильная черта.

— Зачем тебе агент, Владимир? Я бы не хотел начать сомневаться в твоей преданности мне.

— Она нужна не мне, дядя. В её голове слишком много информации, которая может вызвать твой интерес. Нам повезло, что она даже не подозревает об этом. Более того, моя игрушка понятия не имеет ни о наших планах, ни о нашей игре, ни о своем происхождении.

Хочешь склонить мнение человека на свою сторону, чаще используй обобщающие местоимения. И вот уже маршал едва заметно, но всё же расслабляется.

— Какой информацией, интересной маршалу такого мощного государства как Советский Союз, может обладать простой агент разведки, Владимир?

— А какую информацию хотел бы получить маршал Советского Союза от лучшего агента НКВД, Алексей? Разве есть что-то, чего бы ты не хотел увидеть её глазами, когда она пойдет на задание?

Прикрыл глаза и тут же распахнул их, и отблески синего льда осколками впиваются под кожу. Умирать страшно всегда. А умирать мучительной смертью — страшнее втройне. И к смерти нельзя приготовиться заранее. Даже когда подносишь нож к сердцу, даже ощущая, как стальное лезвие входит в тело, или нажимая на курок пистолета…всегда есть крошечное мгновение, когда ты боишься. Но ты уже приготовился отдать свою жизнь. И эта жизнь немного, но всё же теряет во вкусе.

— Я хочу знать всю информацию, которая есть у твоей игрушки. И однажды я ее потребую. Занимайся своими делами, племянник и не забывай, что я все вижу и все знаю.

* * *

Она пролежала в обморочном сне более суток. Именно во сне. Кошмарном и беспокойном. Я точно знал, что она видит, и не только потому, что она металась по кровати, всхлипывая и крича. При сеансе гипноза ей много чего внушили. Мне нужно было, чтобы она не просто боялась, чтобы она дрожала от ужаса при нашей следующей с ним встрече. Мила Журавлева до сих пор оставалась в памяти Алексея умным и очень способным агентом, дерзкой и гордой женщиной, которая бросила вызов ему самому тем, что не испугалась будучи совсем еще девочкой. Те, кто когда-либо пытались сломать систему, особенно почитаемы после своей смерти. Такими они остаются навсегда в памяти поколений. Самый лучший способ искоренить идею революции — не убить революционеров, а показать крайнюю степень их унижения и страха за свои жизни. А мы не сомневались в том, что переворот будет. Рано или поздно…

И теперь я хотел, чтобы Милу Журавлеву, которую помнил маршал, заменила собой обыкновенная женщина, которая будет испытывать животный ужас перед ним и ему подобными.

Моя девочка всегда была слишком гордой, чтобы бояться открыто, и потому представляла небольшую, но всё же угрозу, открыто не признавая режим. Что испытывали все обычные люди, находясь в одном помещении с нами? Страх, боязнь, ужас, свою ничтожность. Что испытывала Мила Журавлева? Враждебность! Враждебность, мать её, с примесью страха.

Понимал ли я, что только усложняю себе задачу, когда дал Алексею возможность ее увидеть? Более чем. И пусть с Милой я перестал играть в любые игры, это был абсолютно необходимый акт в нашей пьесе.

Очередной её крик, и слёзы из-под прикрытых век.

— Тшшшш…малыш…

И я ложусь рядом, чтобы обнять её и успокоить, улыбнуться, когда она неосознанно утыкается в мою грудь лицом, и тихо шепчет моё имя. Она всё ещё спит, но словно чувствует именно моё присутствие. И это после того, что сама видела совсем недавно. Мы никогда не бываем более уязвимыми, чем в тем моменты, когда даём нашим слабостям имена.

Закрываю глаза, растворяясь в запахе её волос, в дыхании.

«…Её улыбка…Разве есть что-то более прекрасное? Более живое, чем её смех? А когда она улыбается вот так, сквозь слёзы, я чувствую, как странное тепло разливается в груди.

— Почему ты плачешь, Мила?

Ещё одна несмелая улыбка, и она скрывает свое лицо у меня на груди.

— Я испугалась…

— Чего ты испугалась? Я же всегда рядом. Тебе стоит только позвать.

— Я испугалась за тебя, Владимир….

— И поэтому плакала?

— Да… — тихое, на выдохе.

Рассмеялся, прижав её к себе.

— Глупая…Со мной ничего не случится. Я же генерал. Я не хочу твоих слёз.

Она вскидывает голову, её взгляд такой серьёзный. И чистые ручейки прозрачный слёз.

— А я плачу не о твоей смерти, Владимир. А о твоей жизни…».

Это осознание, что она единственная в этом проклятом мире, кто может искренне заплакать обо мне. Не от страха, даже не от наслаждения, а обо мне. Кому больно за меня, для меня. Кто боится не меня, а за меня. Да, наивно, но осознание этого рвет мозг на клочки. Однажды я спросил у неё, что значит любовь. Она показала мне.