Я ходила по этой улице вот уже двадцать лет, но сейчас она казалась незнакомой. Когда я пересекла ограждение, то возникло ощущение, что я высадилась на поверхности Луны. Квартал напоминал разрушенный район в Сараево, где матери выбегали из домов под прицелом снайперов, только чтобы купить хлеба своим детям. С каждым метром обстановка становилась все более и более подозрительной. Каждый шаг уводил меня дальше в новый мир, где все наши представления о добре, зле и справедливости превращались в пыль.

Я остановилась неподалеку от робота, как мне велел Гаррисон, и тщательно рассмотрела днище автомобиля на предмет лучей красного света, которые указывают на наличие лазерного детектора движений.

— Я ничего не вижу, — сказала я, а встроенный микрофон передал мои слова. Гаррисон решил, что лучше не давать мне рацию, поскольку бомба может среагировать на радиосигнал.

— Хорошо, — ответил Гаррисон. Его голос звучал так, словно доносился с другой стороны планеты, а не за двести метров отсюда.

Брим сидел, вытянувшись в струнку, и смотрел прямо перед собой, глаза закрыты, а дыхание прерывистое, как у роженицы.

— Мистер Брим, — позвала я его, как можно более спокойным голосом.

Брим резко открыл глаза, словно очнулся от кошмара, затем повернул голову, хотя тело не сдвинулось ни на миллиметр. Под глазами темные круги, кожа бледная, словно жизнь потихоньку утекает из него.

— Я здесь немного постою, чтобы вы не чувствовали себя брошенным. Вы меня помните, я лейтенант Делилло?

Он несколько секунд пристально смотрел на меня, словно пытался ухватить ниточку воспоминания, а потом кивнул. Я подошла к машине и заглянула внутрь. Как Гаррисон и предполагал, к дверям и окошкам были подключены датчики.

— С вами все будет в порядке. Мы вас вытащим.

Брим сверлил меня взглядом, словно спрашивал что-то, а потом посмотрел на свои колени. Мое сердце колотилось где-то в горле.

Страх уступил место ужасу. Я видела именно то, о чем говорил Гаррисон. Причем я не была активным участником, а лишь пассивным наблюдателем, и все равно растерялась. Узы, которые связывали нас всех в единое целое, в человечество, только что были разорваны. Я сделала шаг назад, сдерживая рвотный позыв, а потом отвернулась и заговорила в микрофон, чтобы Брим меня не слышал:

— Руки у него лежат на коленях, и они не просто связаны, а замотаны липкой лентой так, что получился шар, и от него в обе стороны расходятся провода.

Я посмотрела и увидела, как Гаррисон повернулся к Чавесу и покачал головой.

— Ты видишь, к чему они подсоединены? — спросил он.

— Нет, они идут под сиденье.

На другом конце возникла долгая пауза, и я посмотрела на Гаррисона. Он потупился и о чем-то думал. Внезапно волоски на моих руках встали дыбом. Я поняла, что пытается сделать Гаррисон. Он пытается залезть в голову Габриеля. Представляет себе его портрет. Резкие черты лица и темные волосы. Тонкий шрам в форме полумесяца. Светлые глаза, которые, даже будучи нарисованными, смотрят сквозь вас. «Крепость Божья». Идеальный портрет зла. Разберись, какой конец для этого ужасного спектакля задумал Габриель, и ты поймешь, к чему он подключил взрывчатку, привязанную к рукам Брима.

Я видела, как Гаррисон покачал головой, а потом оторвал взгляд от асфальта и повернулся ко мне.

— Думаю, вам нужно убираться оттуда немедленно. Уходите, — велел он.

— Ты думаешь…

— Просто уходите, без разговоров.

— Я должна спросить его о Лэйси.

— Делай, что он говорит, Алекс, — скомандовал Чавес.

Я посмотрела на них еще раз и снова обратилась к Бриму:

— Мистер Брим, наши специалисты думают, как вас вытащить из этой переделки.

Брим взглянул на меня, а потом снова на свои руки.

— Вы знаете, где моя дочь?

Он поднял глаза и покачал головой, попытался что-то сказать, но липкая лента сводила все попытки на нет, и Брим расплакался. Если у него и оставалась какая-то надежда, то она растаяла.

Сзади раздался голос Гаррисона:

— Лейтенант, уходите оттуда. Немедленно.

Брим громко завыл и начал бешено трясти головой.

— Уходи оттуда, Алекс! — заорал Чавес.

Взгляд Брима задержался на мне достаточно долго, чтобы я поняла, что он принял какое-то решение.

— Нет, мы сможем спасти вас, — взмолилась я.

Но Брим покачал головой и застонал. Чавес орал:

— Алекс, убирайся оттуда!

Я сделала шажок назад, потом другой, третий. Вой Брима стал непрерывным. Я повернулась и побежала, но боковым зрением увидела, как Брим поднял шар, примотанный к его рукам. Ударная волна свалила меня на четвереньки, словно шлепок огромной ручищи. На секунду стало тихо, а потом осколки стекла посыпались на асфальт как снежная пыль. Эхо взрыва громким хлопком нарушило тишину и, отразившись от здания управления, прокатилось по улицам. От ударной волны включились автомобильные сигнализации. Послышался шум вертолета. Едкий запах взрывчатки смешался со сладким ароматом жасмина.

— Почему? — спросила я, не уверенная до конца, произнесла ли я это вслух или про себя. Я начала трясти головой. Нет, это бессмысленно. Зачем Брим так поступил? Я села и попыталась определить, не ранена ли я. Ноги целы, руки целы, голова тоже. Кровь идет изо рта — падая, я прикусила язык.

Ко мне рванули несколько офицеров. Я обернулась и, к своему изумлению, обнаружила, что машина не пострадала. Окна выбиты, с потолка свисает какой-то лоскут, но в остальном все в порядке. Брим по-прежнему сидел на пассажирском кресле, свесив голову на грудь. Кровь обильно вытекала из его носа. Липкая лента отклеилась ото рта и висела как обрывок кожи. Если он и жив, то без сознания.

Я, пошатываясь, поднялась на ноги, подошла к машине и заглянула внутрь. Боже, у Брима не было кистей. Остались только обломки кости, разорванные мускулы и поблескивающие сухожилия.

Я отшатнулась, чьи-то руки поймали меня и, приобняв за плечи, отвели прочь от машины. Голоса задавали вопросы, но я не понимала ни слова. Я точно знала, что по моему лицу бегут слезы, но ничего не чувствовала. Все те же руки проводили меня по улице, вывели за желтую ленту и усадили на обочину.

— Алекс, ты ранена?

Я подняла голову и увидела лицо Чавеса, который присел на корточки рядом со мной.

— Он сам себя взорвал. Я не понимаю, взял и взорвал.

Я покачала головой, отказываясь верить, и провела рукой по волосам. Крошечные осколки стекла напоминали рисинки, которыми осыпают невесту на выходе из церкви.

Я снова посмотрела на машину. Два офицера в специальном обмундировании извлекли обмякшее тело Брима через окно и неуклюже понесли его к медикам.

— Вот он, террор, — прошептала я.