— Если бы это были их местные разборки, то они бы там по месту и разбирались, за всей этой историей стоит человек, который у нас под боком…

Тукай напряженно ожидал, когда президент назовет имя.

— …мы его знаем, но не можем понять, кто это, — президент нахмурился, — и это мне не нравится. Очень не нравится, Алексей, но давай не будем сейчас о грустном, я тебя для другого позвал. Завтра я объявлю о снятии чрезвычайного положения. Смысла в нем нет никакого, а людям мешает. Но раз мы снимаем ЧП, то тогда нам надо и объявить дату новых выборов.

— Сергеич, может, раз так все обернулось, то это знак? Может, и не надо тебе никуда уходить? — Тукай говорил абсолютно искренне. — Какой в этом смысл? Да и поддержка какая у тебя, ведь уровень прошлого года изрядно перекрыли! Я вчера рейтинг Левады смотрел. Знаешь, после перспективы «крепкой руки» твоего этого преемника твоя собственная крепкая рука нравится всем без исключения.

Президент улыбнулся.

— Алексей, вот за что я тебя люблю, так это за то, что тебя и слушать приятно, и знаю, что ты не врешь. Но пойми, я ведь и вправду немного подустал. Все хлопоты на помощников не перекинешь, а ответственность в любом случае на мне. Честно, я не хочу умереть в Кремле. Столько лет я уже в этом Кремле провел!

— Что, надоело?

— Нет, не надоело. Ты сам знаешь, власть надоесть не может. Но вот энергия куда-то пропала. Я речи читаю, что мне готовят, и у меня такое ощущение, что я уже все это читал, причем почти дословно, может, пять лет назад, а может, все десять. Но если я все это читал, то почему это приходится читать вновь? Значит, ничего не изменилось? Понимаешь, любой человек, управляющий государством, должен быть убежден в своей правоте, он должен верить, что все, что он делает, он делает на благо своей страны. И не важно, что там думают эти идиоты в Лондоне или в Интернете. Важно, во что я сам верю. Только знаешь, Леша, мне последнее время кажется все чаще, что я ни во что уже не верю. А как верить, когда столько знаешь? Я же все про вас всех знаю, а то, что я не знаю, думаю, меня только еще больше расстроит, если я захочу про это узнать. Думаешь, почему я выбрал Жамбаева?

Тукай напряженно впитывал в себя каждое слово, он чувствовал, что президент сейчас абсолютно искренен с ним, и это дорогого стоило.

— Он был другой. Не такой, как вы все. Он бы что-то изменил, вот в чем дело. Быть может, перемены эти не всем понравились, но страна все же должна меняться. Он, конечно, был парень слишком неотесанный, но так для этого вы все и есть. Вы должны были помочь ему обтесаться, — президент горько усмехнулся, — вы же все стали ежиков изображать, иголки показывать. Что, так за страну испугались? Да ладно. Испугались вы все того, что вместе с этими переменами вас самих переменят, так сказать. Высадят из ваших кабинетов, а взамен других посадят — помоложе да пошустрее.

Президент с досадой махнул рукой, было видно, что он очень разочарован тем, как сложились обстоятельства.

— И что же нас ждет дальше, кому теперь придется шнурки завязывать? — Тукай видел состояние президента и был сам этим очень расстроен.

— Себе завяжи, умник, — президент усмехнулся, — я ведь тебя зачем позвал? Я хочу тебе сказать, что на следующие выборы мы будем выставлять твою кандидатуру. Так тебя и будем продвигать — человек, который умеет завязывать шнурки. — Президент неожиданно беззаботно рассмеялся. Тукай сидел оторопев, не в силах поверить услышанному, он только чувствовал, как глупая улыбка медленно раздвигает его щеки все шире и шире.

Среднегорск, пять дней до Нового года

Убедившись, что Марина уснула, Макс тихо вышел из комнаты. Сиделка взглянула на него и, поняв, что все следует своему обычно распорядку, вновь энергично заработала спицами. Красная шерстяная нить ловким движением становилась петлей, затем еще одной, затем неожиданно переплеталась с белой и превращалась в конечном итоге в красный шарф с большими белыми снежинками. Процесс превращения был в самом разгаре, и Максим не стал отвлекать сиделку разговорами. Да она без его наставлений и так все прекрасно знала. Уже прошло четыре месяца с того дня, как его жена вышла из комы, и вот уже почти два месяца Марина была дома, под бдительным наблюдением родных и нанятой сиделки, женщины опытной, энергичной и жизнерадостной. Поселившись на все это время в доме Подгорных, она не только успевала ухаживать за своей подопечной, но и нашла общий язык с матерью Марины. Они вместе успевали обсудить и кулинарные рецепты блюд, которые вечером Максиму предстояло попробовать, и просмотренный сериал, и последние политические новости в стране. Приходя домой, Подгорный чувствовал, что попал в плен в какое-то женское царство, где ему следовало есть, улыбаться и поддакивать двум пожилым женщинам, желающим получить его согласие с их мнением по вопросам политики внешней, внутренней и о бездарном окончании сериала про молодого опера из хорошей семьи, застреленного в последней серии. Обе дамы считали, что так поступать с главным героем негуманно и неэстетично. Макс кое-как терпел, но перемены к лучшему в состоянии здоровья Марины придавали ему сил, чтобы перенести почти непрерывные дискуссии на самые животрепещущие темы современности. Но сейчас в доме было на удивление тихо. В кармане завибрировал телефон. Макс взглянул на экран и удивился — звонок был с личного номера губернатора Сергиевича. Губернатор предложил встретиться утром следующего дня. Тему предстоящего разговора Сергиевич озвучивать не стал, сказав лишь, что Максиму она, возможно, понравится. Подобная таинственность, да и сам факт того, что губернатор звонил лично, а не назначил встречу через секретаря, весьма удивили Подгорного, и он с нетерпением ожидал предстоящей встречи.

Когда Максим зашел в кабинет Сергиевича, губернатор был на удивление приветлив. Когда-то давно, еще подростками, они вместе занимались боксом, но с тех пор прошло уже почти двадцать лет. На десять из них Сергиевич уезжал в столицу, где сделал неплохую карьеру, и вот вернулся в родные края уже руководителем региона. Виделись они теперь не часто, пару раз в год на партийных конференциях. По старой памяти, когда рядом не было посторонних, общались на «ты». Подробно расспросив Максима о здоровье Марины и искренне пожелав ей скорейшего окончательного выздоровления, Сергиевич наконец перешел к основной теме разговора.

— Максим, у тебя год этот выдался чертовски трудный, но все же жизнь продолжается. Я за тобой наблюдаю, ты ведь у нас фигура в городе заметная, даже передачи о тебе выходят, — рассмеялся губернатор, — так вот что я вижу, ты уже перерос этот город, тебе тут тесно. Бизнес твой вполне отлажен, управляется он неплохо, и, как я понимаю, у тебя нет каких-то новых бизнес-проектов.

Макс согласился кивком головы, ожидая развития разговора. Сергиевич продолжил:

— Твое телерадио — это, извини, местечковая песочница, в которой можно до бесконечности лепить куличики, но ничего более серьезного не вылепить. Размах не тот. Именно поэтому тебя никто и не трогал с выборами. Агитировали вы за, не агитировали, — это ни на что не влияло в конечном итоге.