– Ты бы не пришел, Родя.

– Да отчего же? Не надо так со мной, Арин. Проститься с умершим – это святое. Это нехорошо, неправильно, согласись… Ты же никогда не была жестокой. А сейчас у меня такое чувство, будто я с незнакомой женщиной разговариваю. Раньше ты не умела так… Что на тебя повлияло, Арин?

– Да, действительно странно, и что это на меня повлияло? Меня же, беременную, муж не бросал. Не советовал сделать аборт, не отрывал от себя на людях брезгливо. И что это на меня повлияло, интересно?

– Да, я плохо поступил с тобой! Но ты же умная женщина, ты умеешь быть снисходительной, мне ли не знать! Может, поговорим все-таки? В нормальной обстановке? Скажи, где и когда?

Родя уже не шептал, говорил звонким обиженным голосом. Арина вдруг почувствовала, как ей быстро осточертел пустой разговор. Еще и хитрое Ольгино лицо всплыло в памяти… Как она давеча смешно выразилась? Твой Родя начнет локти кусать? А покусавши их до крови, приползет к тебе, ободрав коленки? Да, смешно…

Хотя совсем не смешно, а грустно. Потому что жалко свою любовь к Роде. Ведь была любовь… Куда она делась-то? Сдулась, как воздушный шарик? И какой тут может быть смех – под занавес, как в пьесе Гоголя – чему смеетесь, над собой смеетесь?

– Так я не понял, где и когда, Арин? – продолжал упорно настаивать Родя.

– Я не буду с тобой встречаться, не буду ни о чем говорить.

– Почему?

– Потому. Мне некогда, Родя. Все, пока.

– Арина! Подожди…

– Пока, Родя, пока.

Сунула под подушку замолчавший телефон, прихлопнула сверху ладонью. Легла на спину, стала смотреть в потолок, постепенно успокаиваясь. Потом извлекла телефон из-под подушки, огладила нежно в пальцах. И стала думать об Иване. И не ругала себя за это. Потому что каждая «девочка» имеет право на свои думы. И на просьбы к его величеству мобильнику тоже имеет право – пусть организует нужный звонок… А что? Давно пора очеловечить эмоциями это чудо прогресса.

Наверное, мобильник ее услышал, затрепетал с радостной готовностью – на, получи, что хотела!

– Здравствуй, Арина. Это Иван. Не успела меня забыть?

– Нет… Здравствуй, Иван…

– Ты на работе? Утром собирался тебя подвезти, но закрутился с делами… Ты в котором часу по утрам из дома выходишь?

– В половине восьмого.

– Что ж, буду знать. А может, пообедаем вместе? Я в том районе, где ты работаешь, очень приличное кафе знаю.

– Я не на работе, Иван. Я дома.

– Почему?

Она не успела ответить – Иван опередил ее моментально принятым решением:

– Я сейчас приеду! Все мне расскажешь! Я скоро, через пятнадцать минут!

И отключился.

Из зеркала в ванной на нее смотрело бледно-зеленое привидение с темными кругами под глазами. Несчастная жертва ночного кошмара. Как недавно сказала Ольга – брошенная, беременная и почти убитая. Хотя – насчет брошенной… Это уже не статус, это всего лишь неприятное воспоминание. Да и само по себе слово ужасно противное – брошенная! Хуже, чем «почти убитая»! Ну его к лешему…

Да, ну его к лешему. Прости, Родя, так получилось, и сама от себя такой прыти не ожидала. И ты от меня не ожидал, понимаю. Вот и не верь после этого Ольге, когда она произносит слово «любовь» с насмешливой интонацией, имея в виду ее привязанность к Роде. Действительно – а был ли мальчик-то? Может, никакого мальчика и не было?

Арина плеснула в лицо холодной водой, провела расческой по волосам, улыбнулась зеркальному отражению – вроде на человека стала похожа. И вздрогнула от звука дверного звонка. Уже? Как быстро! Даже попудриться не успела, чтобы замаскировать круги под глазами.

Ладно, сойдет… Как бабушка в таких случаях говорила – не под венец же идти. Это под венцом в таком виде стоять не пристало, а вылезти из постели – сойдет.

Иван стоял в дверях, разглядывал ее с тревожным удивлением. Потом тихо проговорил:

– Боже мой… Что случилось, Арин? Ты заболела?

Она попыталась улыбнуться, но ничего с улыбкой не вышло, уголки губ сами собой поехали вниз. И глазам стало горячо. Всхлипнула, отерла кулаком щеку и тут же развернулась, молча побрела в спальню.

Вот зачем он спросил – именно так? Разве можно человеку испуганному и недавно плакавшему давать такую большую порцию искренней озабоченности? Получается – как новые сто грамм на старые дрожжи… Снова заплакать захотелось, но выглядеть это будет нелепо.

Арина еле добралась до кровати, чувствуя в ногах страшную слабость. Легла, закрыла глаза, а когда открыла, увидела Ивана, сидящего перед ней на корточках. Подумала: ему ж неудобно на корточках.

– Давай, рассказывай, что случилось, потом будешь меня рассматривать. Я слушаю.

– Вовсе я тебя не рассматриваю.

– Хорошо. Но все равно рассказывай.

– Ночью кто-то пытался открыть дверь. Я услышала, как двигается ключ в замочной скважине.

– Почему мне не позвонила?

– Да я от страха вообще ничего понять не могла! Я только понимала, что сейчас кто-то войдет в квартиру и меня убьет. И разве ты бы успел? Что ты мог сделать?

– Понятно, понятно… Дальше что? Ты в полицию позвонила?

– Нет… Я ж говорю – не соображала ничего! Встала у двери и начала дурака валять, будто я с полицией по телефону разговариваю. Такую чушь несла – сейчас и не вспомнить… Что-то про пистолет с патронами…

– Какой пистолет? У тебя есть пистолет?

– Да нет, конечно! Говорю же – чушь… Потом глянула в глазок – а там никого… Только не говори, что мне все это показалось! Я же не глухая, я слышала, что кто-то замок пытался открыть!

– А у кого ключи от квартиры еще есть?

– Только у сына… Родион, когда уходил, ключи оставил. Но дверь можно и без ключей открыть, правда? Какой-нибудь отмычкой… Мне было так страшно, Иван! Я так и пробегала к двери остаток ночи, все время в глазок заглядывала! А утром встать не смогла, все тело болит… И голова горячая, будто высокая температура.

– Да это нормальная реакция на стресс. Поболит и пройдет, – тихо проговорил Иван, трогая ее лоб тыльной стороной ладони. – Градусник в доме есть? Скажи где, я принесу?

– Да мне уже лучше. Утром совсем плохо было.

– Почему ты мне сразу не позвонила, а? Ну что такое, Арина? Мы же договаривались.

– Разве мы о чем-то таком договаривались? Я не помню. Тем более ты сам…

– Что – я сам?

– Ты сам только к обеду позвонил! Что я должна была…

Иван глянул озадаченно, слегка нахмурив брови, а она прикусила язык. И вовсе ему не надо знать про «девочковы» лирические терзания.

– Ты ела что-нибудь? Тебе поесть надо.