Луиза засмеялась, смех у неё был грустный, как будто он полностью закончился в этой некрасивой женщине и она собирает его по кусочкам, как та бабка в «Колобке», которая скребла по сусекам муку.

– Вы же не просто так решили составить компанию старой серой мыши, – уже более дружелюбно сказала Луиза, – спрашивайте.

– А с чего вы решили, что я хочу что-то спросить? – наигранно удивился Алексей. – Я просто решил посмотреть на бушующее море вместе с интересным собеседником.

– Да ладно, прекратите, вы здесь чужой, в свете последних событий, уверена, у вас куча вопросов.

– Ну, если честно, у меня странный вопрос, возможно, не совсем тот, который вы ожидаете от меня услышать.

– Вы заинтриговали меня, Алексей.

– Расскажите мне про Родиона.

– Удивили, – после паузы сказала Луиза, – ничего не скажешь, если вы думаете, что сегодняшнее событие и смерть Родьки связаны, вы ошибаетесь. Хотя я никогда бы сама в это не поверила, но это факт, Марго покончила жизнь самоубийством, все видели, дверь была закрыта изнутри, а её пристрастие к успокоительным нам всем известно. Если же вам интересен Родька, то он был чудесным. Они с Эммой очень подходили друг другу, оба любили музыку, обожали смеяться и, как это ни странно, умели шутить. Вы знаете, я женщина без чувства юмора, и поэтому считаю, что это талант – уметь шутить и заставлять смеяться других, это дар, который не каждому даётся. Знали бы вы, как Родька играл на гитаре, при этом он был самоучкой, его песни можно было слушать бесконечно. Эмма иногда поёт их, но это уже не то. Когда она их поёт, то словно плачет по нему, словно в сотый раз прощается с ним. Родька был лучше всех, лучше Виктора и даже лучше Константина, мне кажется, поэтому Эмма так и не вышла больше замуж, потому что второго Родьки просто нет, не существует на этой маленькой планете.

– Странно, – сказал Алексей, – мне казалось, что вы недолюбливаете Эмму, а сейчас вы говорите, словно она ваша подруга.

– Вы неправильно поняли ситуацию, – грустно сказала Луиза. – Я очень любила Родьку и Эмму. За день до трагических событий у нас в институте продавали дорогие японские сапоги, красивые, жуть, – от приятных воспоминаний лицо Луизы посветлело, – я купила их на последние деньги и только потом поняла, что размер не мой. Вспомнив, что это размер Эммы, я позвонила Родьке, он обрадовался, как ребёнок, прилетел, где-то деньги занял и прибежал в тот же день за своим сокровищем. Поверьте, молодой человек, тогда это было именно как сокровище. Правда, я никогда не видела после этих сапог на Эмме, возможно, она не может их носить, превратив вещь в фетиш.

– Я застал немного того времени, помню и очереди, и дефицит, – согласился с Луизой Алексей.

– Ну а сейчас я злюсь не на Эмму, я злюсь на своего мужа. Я ревную его к ней, да-да, иногда мне кажется, что он как-то по-другому на неё смотрит. А Эмма хорошая, она всё видит и понимает, да и муж клянётся, что это не так, но это выше моих сил, я чувствую кожей, что они любовники. Самое ужасное в моём самоистязании, что нет никаких доказательств. Если бы я знала это наверняка, если бы я застала их вместе, я тут же бросила его и ушла.

– А вы уверены, что хотите знать? – грустно спросил Алексей.

– Не знаю, – равнодушно ответила Луиза, одновременно туша в пепельнице сигарету. Делала она это с такой злостью, словно это был её личный враг.

– В одном я уверена, – сказала она через некоторое время, – это лучше, чем неизвестность, она съела меня, как коррозия съедает металл, медленно делая во мне дырки.

– А что вы преподаёте в университете? – спросил Алексей, чтоб сменить неприятную всем тему.

– МХК, может, слышали, преподаю основы мировой художественной культуры инженерам, которым совсем это неинтересно. В нашем университете, где точные науки ставятся во главу угла, мой предмет идёт как общеобразовательный на первом курсе и всего полгода. По сути, никому не нужный предмет, на который бедные студенты даже не хотят тратить своё время. А преподавать предмет, который не считается студентами нужным, тоже скучно и неинтересно.

– Почему не уволитесь? – удивился Алексей.

– Всё по той же причине, – прикуривая новую сигарету, сказала Луиза, – я могла бы преподавать в художественной школе живопись, сама раньше писала, – на этих словах у Луизы загорелись глаза, – вы знаете, Алексей, я могла сутки не есть, если сидела за мольбертом, но… – тут взгляд у неё снова поник, – я выбрала любовь.

– А разве надо выбирать, – удивился Алексей, – разве нельзя совмещать мечту и любовь?

В этот момент на террасу, разрываемую приморским злым ветром и брызгами волн, вышла Мила. Она всё также нелепо и, возможно, немного отталкивающе выглядела. Свои зелёно-розовые волосы она заплела в куцый хвостик, оголив отвратительную тату на шее, это был красный пион, который с шеи переходил на лицо.

– Вы кого-то ищете? – спросил Алексей, стараясь перекричать ветер.

Но девушка не ответила. Оглядев балкон и, видимо, не найдя ничего интересного, также молча покинула его.

– Странная девушка, – сказала Луиза, – вроде член семьи, а до сих пор ведёт себя как чужая, словно боится нас, – подумав немного, добавила, – или презирает.

Василису трясло, и она не могла понять отчего, то ли от того, что она вымокла, пока спасала этого москвича, то ли от страха, который был целый день у неё внутри и только сейчас вырвался наружу. Спасённый ей понравился, хотя и был не в её вкусе. Вася предпочитала мужчин постарше и посолидней, но в этом что-то было. Он был из категории умников, которые в школе сидят вечно на задней парте, стесняются выходить к доске, но по итогу на всех экзаменах «пять». Василиса таких даже не замечала, они были для неё пустое место. Но что-то её зацепило в нём, возможно, простота, с которой он поцеловал её. Никогда и никто не смел так просто целовать Василису Ванюшкину, а этот ботан с разбитыми очками взял и поцеловал, без спроса и разрешения.

Она уже давно переоделась и улеглась в кровать, но мелкая тряска не проходила. Ещё эта Мила, дура, решила, что после того, как она сегодня утром утешала Васю в гостиной, они стали подругами. Когда она случайно увидела мокрую Василису, направляющуюся к себе в комнату, то словно близкая и любимая родственница принесла горячий чай. Так мило, на подносе и с печенькой. Тупица. Не понять ей, одноклеточной, что плакала сегодня Василиса не от горя, а от страха. В этот момент в дверь без стука вошёл Макар Жвачкин, как всегда, потирая свою лысину, он считал, что это делает его более мужественным.

– Ты бы уже выбрал что-нибудь одно – или лысину тереть или шейный платок носить, – грубо поприветствовала его Василиса, – а то не понять, кто ты, мачо или петух.

– А что это ты, Васька, решила поплавать в октябре, – пытался шутить Макар, – да ещё и с обслуживающим персоналом?

Василиса всегда удивлялась его возможности быть в курсе всех событий и держать всё под контролем. Единственный раз у Макара Жвачкина, управленца от бога, это не получилось. Два года назад он не просто перестал контролировать происходящее, но и попал в ловушку.