Зазвучал гимн Государства. Саша попыталась его разобрать, но не смогла – множество музыкальных тем наслаивалось друг на друга, как будто сотни разных песен запустили в один момент, но это не было какофонией. От звуков музыки хотелось плакать, и внезапно Саша обнаружила, что стоит, поднимая кружку с чаем. Встали и Владлены, большой и маленький, последовав ее примеру.

Наступил новый год, и они чокнулись чашками, выпив до дна. То ли чай действительно был волшебным, то ли это было самовнушение, однако Саше стало очень тепло на душе. Она с любовью, как на брата, смотрела на Владлена, который наливал младшей версии себя еще чаю, и в этот момент ей казалось, что она знает его давным-давно.

– Мне кажется, что я знала тебя когда-то, – сказала Саша и несмело улыбнулась.

– Наверное. Вдруг ты видела меня в детстве, а потом забыла? – ответил ей Владлен.

И от его ответа слезы подступили к горлу. Саша знала, что этого просто не может быть, ведь в детстве она сидела дома в пыли и духоте и читала книги, но на какой-то миг она поверила в то, что это может быть правдой. Может быть, в другом мире, они с Владленом виделись когда-то, мельком, перебросившись парой слов и навечно запав друг другу в душу, но это для нее-маленькой было настолько мимолетное, что она этого уже не помнит. Все может быть.

– Почему ты не стал гражданином Государства? – спросила она.

Вместо ответа Влад показал на маленького Владлена, который увлеченно ковырялся вилкой в салате. Он был так поглощен этим занятием, что Саша хихикнула.

– А ты как думаешь? Разве я бы смог сотворить такие штуки, будучи гражданином? Разве мог бы раздваиваться? Мог бы делать то, что хочу? Мне не понравилось именно то, что меня ограничивают. Всю жизнь меня ограничивали в чем-то – и я иду во сны именно для того, чтобы делать все, что считаю нужным. Смотри-ка.

Владлен щелкнул пальцами, и вдруг они с Сашей оказались в воздухе. Под ними были сугробы и серые бетонные коробки домов. Саша завизжала, падая вниз – и Владлен схватил ее за руку. Ладонь у него была огромная – такая, что в ней поместились бы две, а то и три Сашиных – и очень, очень теплая.

– Не бойся. Главное – поверить что не упадешь. И не умрешь. Никогда. Мы будем жить вечно, Саша, можешь ли ты поверить в это? Будем жить вечно, я нарисую сотни картин, ты напишешь сотни стихов, и так будет всегда. Давай, шагай.

Саша сделала шаг. И еще шаг. Говорят, если тебе снится, что ты летаешь, значит, ты будешь расти. Саше полезно было бы вырасти сантиметров на двадцать, чтобы в школе ее за глаза не называли больше колобком. Саша сделала шаг – и звонко расхохоталась от охватившей ее легкости.

Это так же просто, в детстве. Сашке тогда часто снилось, как она разбегается, отталкивается руками, быстро-быстро машет ими – и взлетает ввысь. Выше деревьев, выше облаков, выше улицы Миклухо-Маклая и летит над серыми домами, а мама машет ей и зовет ее к обеду.

Они полетели над городом – над настоящим празднично украшенным городом городом с веселыми людьми, уворачиваясь от салютов, и Саша плакала от счастья и звонко кричала во все горло, зная, что никто ее не остановит. Лети, лети же выше небес, и не бойся ничего. Ты – ветер. Ты свободна, как никто другой, просто разбегись и взлети, это так просто.

Все отныне казалось простым и ясным, и Саша поняла, что именно ради этого мига – ради этой пьянящей, непозволительной свободы, которую нужно пить маленькими глотками, а она взяла и выпила сразу все – она и жила эти тринадцать лет.

– Как ты это сделал? – спросила Саша.

– Тебе просто нужно понять, что ты во сне. Понять – и пользоваться этим во всю катушку. Это несложно: нужно только изменить мышление. Ты же перестраиваешься, когда решаешь особенно сложную задачу по физике, верно? Все в твоих руках, и я могу тебя научить. Но не сегодня. Сегодня мы просто будем радоваться жизни, хорошо?

Саша кивнула. Они пролетали над городом, набирая все большую и большую высоту. Свистел ветер в ушах, но Саше, хоть она и была легко одета, вовсе не было холодно. По спине от восторга бежали мурашки. Она с радостью смотрела на оставшиеся внизу дома. Хотелось заглянуть в по-домашнему светящиеся окна. Вот он, момент истины. Момент ее триумфа.

Они облетели город со всех сторон, и Владлен крепко держал ее за руку. Внезапно они зависли в воздухе.

– Смотри, – начал он. Худой узловатый палец уткнулся куда-то между бетонных коробок. – Это моя школа, в которую я ходил первые девять классов. Было скучно. Я все время сидел и рисовал на задней парте, обрисовывал задники для школьных выступлений, был художником-оформителем в школьной газете – но меня отчего-то не любили. Ни учителя, ни ученики.

– Владлен – собачий хрен, – вдруг тихо сказала Саша, и Владлен ей кивнул.

– Никогда не понимал этих странных советских имен. Неужели мои родители думали, что я поведу вперед революцию? Вряд ли. Хотел бы я назваться обычным русским именем.

– Только не Антоном, – сказала Саша, и Владлен гнусно и по-детски захихикал. – А что было потом?

– А потом я ушел в художественное училище. Окончил его, поступил в Суриковский. А потом оказался вот здесь. Много воды утекло с тех пор, а я так и не вырос, представляешь? Мне по-прежнему кажется, что вот оно – детство. Будто мне все еще тринадцать.

– Расскажи, а каково это – ощущать себя тридцатитрехлетним?

– Странно. Вроде бы еще вчера тебе было девять, ты валялся на кровати, читал Робинзона Крузо и мечтал оказаться на необитаемом острове, а сегодня тебе тридцать три и ты создаешь этот остров сам. Ты взрослый – и маленький одновременно. Проблемы взрослых тебе не близки – а из проблем детей ты вырос. У твоих ровесников уже дети, и ты смотришь, как они гордо ходят по улице с колясками, а ты до сих пор не знаешь, что съесть на обед, пока не позвонишь маме. У меня этого лучше не спрашивать – не знаком я с таким понятием, как взросление.

Саша кивнула и принялась смотреть на бетонные одинаковые серые коробки. Отчего-то ей казалось, что такой странный человек, как Владлен, должен жить именно в таком сером и скучном районе. На пустыре за школой кто-то взрывал петарды. Школьники веселились, поминая старый год. И отчего-то Саше представилось, что, если бы у нее были друзья, наверняка они тоже взрывали бы с ней петарды и танцевали от радости, падая в снег – но эта мысль вовсе не была грустной. Ведь у нее есть Владлен, и с Владленом они смогут сделать все, что захотят.

– Знаешь, я все время ходил в эту школу. Вставал в семь утра, надевал пиджак отчима, перешитый – он висел на мне, как шкура мамонта. Я думал о том, что же будет, когда мне придется повзрослеть. Стать мужчиной. Кем я буду. Так и не придумал. Конечно, я стал художником – как и хотел, но, пойми меня правильно, я никогда не буду по-настоящему взрослым. А ты?

Саше подумалось что она тоже никогда не станет взрослой. Не вырастет, не заржавеет, не будет носить костюмы-тройки и разговаривать умными сложными словами. Не станет придираться к словам и судить других по себе. И ни за что не будет корчить надменные рожи и осуждать людей. Словом, не станет такой, как Аня.