– Сакура! – звал отец. – Сакура!

Ветер донес третий голос. Слабый, точно детский, он будто долетел с далекого-далекого острова. Хана обернулась к морю, прикрыла козырьком глаза, глядя против слепящего солнца. Ее звала девочка в белой рыбацкой лодке посреди бурного океана. Хана прищурилась.

– Эмико! Я дома, сестренка!

Она замахала, хотела запрыгать от радости, но цепкий песок не пускал.

Девочка карабкалась на нос лодки, и Хану охватила тревога.

– Осторожно, сестренка!

Девочка нырнула в темную воду. Хана была зачарована ее грацией, но тут же ее охватило недоумение. Девочка звала Хану. Не Сакуру. Она выкрикивала имя, которым ее назвала мать, известное только родным. Сакура – вишневый цвет, это имя вырезано на прибитой у двери деревянной дощечке.

Хана оглянулась, но прибрежный пейзаж исчез. От линии горизонта к ней бежали не родители, а мчался всадник на черной лошади. Хлыст взлетал и опускался на круп коня. Моримото нашел ее. Бежать было поздно, но Хана все равно развернулась и попробовала сорваться с места. Истерзанное тело не подчинялось. Но Хана не сдавалась, она упорно поднимала и опускала ноги. В ней не осталось никакого топлива помимо адреналина, мышцы нещадно жгло. Стук копыт все ближе. Хана не могла тягаться с таким великолепным животным, и все же, когда рука Моримото схватила ее, она продолжала перебирать ногами. Он втащил ее на лошадь, перекинул поперек крупа, точно куль с рисом. Хана остервенело отбивалась, но все впустую. Моримото намотал волосы Ханы на кулак и резко развернул ее к себе.

– Сакура! – выдохнул он. – Ты от меня не уйдешь!

Голос был груб, как и руки. Моримото спихнул ее вниз, повалил на землю. Хана яростно извивалась под ним, и он бил ее по лицу, пока она не затихла.

– Еще не поняла? Ты принадлежишь мне.

Небо содрогнулось от грохота, в воздухе потрескивало электричество. Над ними нависали тучи. Он лежал на ней, притиснув к земле всем телом, выдавив воздух из ее непокорных легких. С присвистом он выдыхал ее имя, целовал шею – теперь уже нежно; руки задрали платье.

Если она еще и сопротивлялась, то не чувствовала этого. Руки и ноги онемели, утратили связь с сознанием. Хана отвернулась от колючего подбородка, смотрела вдаль, выискивая море.

На лицо упали первые капли, холодные, как вода из отцовского колодца. Хана жадно слизнула их, но новые капли не спешили. Каждый толчок отзывался во всем теле острой, обжигающей болью, возвращал к мучительному – солдатам, мужской плоти, хищным ртам – к тому, от чего ей не удалось убежать. Небо наконец разверзлось, и на ее истерзанное неподвижное тело обрушился ливень.

* * *

Хана лежала на дне океана и смотрела, как солнце бликует на поверхности. В барабанных перепонках пульсировало сердцебиение океана. Подводные течения ласкали кожу. На грудь давил старый корабельный якорь, который она обняла, чтобы опуститься на дно. Ее тело так ничтожно, что само по себе всплывает, но не сегодня – сегодня ей хочется задержаться на глубине, где угасает солнечный свет. Это ее любимая игра, в которой она всегда побеждает. Другие девушки сдаются и выныривают, а она нет. Последняя подруга продержалась сколько могла, но все же устремилась наверх, обгоняемая пузырьками воздуха. Хана проводила ее взглядом. Она победила. Никому с ней не справиться.

Кроме него. Моримото и есть якорь, что прижимает ее ко дну. Она лежала под ним и ждала, когда он продолжит наказывать ее за предательство или убьет. Его колышущееся тело вдавило ее в мягкий ил.

Хана думала, что еще может сбежать – расцарапать ему лицо, сбросить с себя, но израненные ноги молили завершить странствие в этом спокойном месте под колеблющейся плотью. “Больно больше не будет”, – подумала Хана, выжидающе глядя в низкое небо.

Моримото приподнялся и посмотрел на нее. Их взгляды встретились, и она была не в силах отвернуться.

– Как ты посмела? Я торчал у моста и ждал тебя как дурак! – Он буквально плевался яростью. – Я рискнул жизнью, чтобы спасти тебя из борделя, и вот как ты меня отблагодарила?

Он умолк, словно ожидая извинений или объяснений.

Не получив ответа, рассмеялся – горько и зло.

– Решила, что я тебя не найду! Да я знаю эту местность вдоль и поперек. Тебе от меня в жизни не спрятаться.

Он встряхнул ее, требуя ответа, но ей нечего сказать – сама попытка к бегству достаточно красноречива. Она лежала под ним молча, безжизненной добычей охотника. Он снова наклонился, задышал в лицо. Сейчас он ее убьет. Хана закрыла глаза.

Он завел под ее шею ладонь, большой палец вжался в горло. Сработал рвотный рефлекс, и Хана забилась вопреки своей воле. На горло легла вторая рука, он начал душить. Хана распахнула глаза, чтобы в последний раз увидеть солнце, но на нее смотрели лишь черные тучи.

– Убью, – шептал он ей в ухо. – Я не шучу. Еще раз вздумаешь меня обдурить, убью.

Он сдавливал ее шею, пока в легких не закончился кислород.

* * *

Хана очнулась от боли. Щека горела, будто исколотая тысячью иголок. Нижняя губа пылала. Во рту стоял вкус крови.

– Очнись. – Моримото хлестнул ее по другой щеке, рывком поставил на ноги, но Хана снова осела на мокрую землю.

– От тебя никакого толку, – пробормотал он и подхватил ее на руки.

Поодаль всхрапнула лошадь. Копыта тяжело переступали. Хана ни разу не видела лошадей так близко. Черная с белыми крапинами.

Моримото свистнул, и лошадь подошла. Он прислонил к ней Хану, достал из седельной сумки фляжку. Отвинтил крышку, налил в нее воду. Поднес к ее губам. Хана проглотила залпом, но этого мало, чтобы утолить жажду. Она хотела еще, но сдержала себя. Моримото улыбнулся, будто все понял, принялся медленно закручивать крышку, глядя Хане в глаза. Она молчала, но непослушный язык судорожно облизывал губы.

Моримото сгреб ее в охапку и закинул в седло. Сидеть у Ханы не получалось, сознание по-прежнему в тумане от изнеможения и жажды. Руки не слушались.

– Да садись же!

Наконец ей удалось вцепиться в седло, и тут Хана поняла, что руки у нее связаны. Он связал ей руки. Моримото перебросил одну ее ногу через лошадиную спину, веревкой обмотал талию и зажал конец в руке, вместе с поводьями.

– Не вздумай пришпорить лошадь. – Он показал Хане веревку, что тянулась от ее пояса. – Я тебя мигом сдерну… и тогда мы пойдем пешком.

Для пущей убедительности он ткнул в израненную подошву.

Хана сморщилась. Не отрывая от нее взгляда, он сунул руку в карман и достал сверток. Тот самый, что Хана спрятала под бельем. Она потянулась к нему связанными руками, но чуть не съехала с лошади и ухватилась за седло.

– Я нашел это под тобой, – сообщил Моримото, разворачивая тряпицу. – Какие милые цацки.

Хане хотелось вырвать у него сверток, но нет, она не доставит ему такого удовольствия, не выдаст страдания. Она смотрела перед собой, на горизонт.