В неожиданной разрядке страха, окутывавшего базу, как ни странно, виноват был именно Сэм. Как раз своим спокойным и в какой-то мере даже равнодушным восприятием фактов: он не крестился от потусторонней силы, кажется, еще ближе подружился с Марвитцем, не говоря уж про Волка. А главное, Сэм искренне не понимал: чего же такого особенно страшного находят здешние жители в трех достаточно мирных охранниках-оборотнях, которые, кстати сказать, никому еще не причинили никакого нарочного и умышленного вреда. Первым от Сэма заразился благодушным спокойствием доктор Линде, хотя и откровенно удивлялся чудесам природы. За ним сами собой успокоились и другие парни из экипажа, лишь капитан Хартенштейн таил про себя подспудный страх, но сознаваться в том опасался во избежание позора. Наиболее консервативными в этом смысле оказались старожилы базы, их тоже можно было понять. Изо дня в день Великий Лео насаждал среди них изуверские семена мистицизма, полагая, жестоко и разумно, что запуганным и полностью подчиненным населением куда проще станет управлять. А Сэм опасался, что с гауптштурмфюрером ему еще предстоит разговор на тему, отчего он самовольно покусился на неприкосновенную и с такой тщательностью выстроенную Ховеном крепость страха.

– Как ты думаешь, их особенные свойства – биологический эффект? – спросил в тот роковой день Сэм, указав глазами в сторону Лис, когда подводники в очередной раз затеяли шутки с девушкой, забежавшей за персональным обедом для Великого Лео.

– Уверен, что нет, – охотно откликнулся Вилли, уже исчерпавший все темы о торпедной катастрофе, теперь он всем своим вхолостую кипевшим умом ищущий иное поле рассуждений. – Шарлота подтверждает экспериментально, хотя наши знания данной области, сам понимаешь… – и Бохман, изображая растерянность, широко развел руки в стороны.

– У тебя, говорят, есть оригинальная идея по этому поводу? – напрямую спросил Сэм.

– Кто говорит? Наши умственно-порожние пупсы? Разве что Великий Лео понимает, и то не до конца. И ничего тут нет оригинального. Ты-то сразу увидишь, если все, что я слышал о тебе, правда. Только уговор. Я тебе – свою теорию, а ты мне – как на духу о собственных достижениях. Не переживай, как говорили в Древнем Риме: charta de non este non valet. Договор о том, чего не существует, недействителен.

– Идет! – слабо усмехнулся в ответ Сэм. Если бы Вилли знал, что меняет шило на мыло, нипочем бы, пожалуй, не согласился. Будто ему выйдет толк от того давнего «псевдонаучного» и «шарлатанского» изобретения!

– Для начала скажи – ты знаешь, что такое многомерные фигуры? К примеру, возьмем, тессеракт? – запальчиво спросил Бохман и сам же ответил: – Чисто математическая модель четырехмерного куба, где присутствует еще одно дополнительное пространство. Но если измерений станет шесть или восемь? В пояснительном смысле – наше тело обычно развернуто в трехплоскостном координатном варианте. Длина, ширина и высота. Время пока я исключаю, оно и для них, и для нас вроде бы одинаково. А теперь добавь еще три воображаемые протяженности.

– Ты хочешь сказать, по неведомым причинам физическое тело оборотня читается в пространственных измерениях, недоступных для нашего восприятия? – сразу ухватил суть дела Сэм.

– Не совсем так, но почти, – уважительно отозвался Вилли. – У нас этих координат вообще нет. Природа не терпит не столько пустоты, сколько лишних атрибутов. Зачем тебе сущности, которыми ты не можешь воспользоваться. Я говорю о совсем ином принципе телесного устройства. И скорее всего, случайного происхождения. Как вероятностное отклонение возможного процесса. Связующее звено здесь – активный разум или самосознание высшего порядка. Предмет, как ты понимаешь, отнюдь не материальный. По какой-то причине тот же Волк, может, в момент рождения, а может, и того ранее, захватил и присоединил к себе это второе пространство. И стал контролировать оба состояния, как неотъемлемую часть собственного «Я». Ты видел, какие при этом обращаются энергии? А линейные искажения пространства? Так что мистика тут ни при чем. Хотя закон сохранения очень даже. Как убыло, так и прибыло.

– Тогда почему при столь чудовищных энергетических выбросах биологическая оболочка не разрушается? – Сэм сморщил лоб, его уже самого захватила разгадка тайны природы.

– Не знаю точно. Но предположение у меня только одно. Их свободное положение над обеими физическими ипостасями, или воплощениями, называй как угодно, сродни структурному контролю. Говоря грубо, они вроде как разбирают и собирают себя на субатомном уровне, перемещая ненужные в данный момент части в своеобразное пространственное хранилище, никак не связанное со здешним миром.

– Но почему они не переходят в иного человека? Отчего получается только зверь? – Сэм уже спорил, будто на ученом судилище с оппонентом.

– Волк говорил мне некоторые любопытные вещи, которые я пока никак не могу объяснить, – сознался ему Бохман. – Может, у тебя выйдет? А дело в том, что человеческих тел там нет. Где «там», тоже сказать не могу. Но в этом «шкафу», или «контейнере», или «ящике Пандоры», существует своего рода строгая иерархия. Что-то ты можешь оттуда взять, а что-то никак не получится.

– Тогда следует вывод: второе пространство не для каждого свое, а общее на всех? То есть Волк, Медведь и Лис все время попадают в один и тот же шкаф! – Сэм прищелкнул пальцами, довольный своей догадкой.

– Это я так сказал про шкаф. Они подразумевают под этим словом некое темное вместилище, ограниченное их собственным нечеловеческим зрением. То, что они видят, не глазами, разумеется, имеет весьма конечный пространственный объем. А черную пустоту вполне могут воспринимать, как некое чувственное препятствие. Все равно если бы ты зашел в абсолютно темную комнату с ярким фонарем. И квадрат света визуально завершался бы отделяющей стеной. Так и для них дополнительное пространство может иметь предел, являясь притом безграничным во все стороны. Но они этого не видят и не ощущают и потому не могут об этом знать.

– И выбор вещей в нем строго определен. Возможно, избирать тело доступно лишь со следующей нижней ступени. Выходит, где-то существует и человек-обезьяна, и человек-дельфин?

– Может быть… Едва ли ты обратил внимание – в основном получаются агрессивные особи, хотя и высокой нервной организации. Вероятно, у человеческого сознания нет нужды воплощения в более или менее дружелюбных тварях. В целом, по аналогии: как на определенных этапах развития были животные-покровители тотемного свойства. Наши оборотни словно избирают себе второе «Я», кстати, не самое худшее из возможных.

– Если судить по Лео Ховену, то да! Неизвестно, что бы выбрал он сам. Небоскребной высоты скорпиона или крокодила с двумя рядами зубов, – процедил сквозь сжатые губы Сэм.

– Это ты зря! Такие люди, как Великий Лео, необходимы для продвижения вперед. Я, само собой, не сторонник оголтелого национализма, но и согласен с Освальдом Шпенглером – без фюреров цивилизация Европы обречена на медленную смерть. Социальная энтропия, я бы сказал. И преодолеть ее возможно только путем страшных потрясений. В России это поняли раньше нас.

– Я знаю, слышал. Лес рубят, щепки летят, кажется, так говорят теперь русские. А если бы тебя самого из дровосеков да в щепки? – с горьким вызовом тихо и зло спросил Сэм. Ему сейчас очень неприятен стал Бохман, и он с трудом это скрывал.