LXXXIX. Честь – наиболее благородный стимул военной храбрости.

ХС. Народы должны героически вести себя на войне, если они соревнуются между собою в чести во время мира, одни – чтобы сохранить ее, другие – чтобы заслужить ее, следуя первым.

Эта Аксиома – Основание Римского Героизма от изгнания Тиранов до Пунических войн: в это время, естественно, Благородные приносили себя в жертву ради спасения своей родины, вместе с которой они спасали все права гражданства в пределах своего сословия, а Плебеи совершали знаменитые подвиги, чтобы показать, что и они достойны таких же почестей, как Благородные{99}.

XCI. Соревнование Сословий из-за равноправия – наиболее могущественное средство возвеличения Государств.

Это – другое основание Римского Героизма, сопровождаемого тремя общественными Доблестями: Величием души Плебса в его желании приобщиться к гражданским правам при помощи законов Отцов; Силою Отцов в сохранении этих прав за своим Сословием; Мудростью Юристов в истолковании законов и постепенном приведении полезности применительно к новым случаям, требующим обоснования. Таковы те три причины, которые прославили Римскую Юриспруденцию во всем мире.

Все эти Аксиомы, начиная с LXXXIV, излагают в истинном виде Древнюю Римскую Историю. Три следующие относятся к частностям.

XCII. Слабые жаждут законов; могущественные их отводят; честолюбивые, чтобы составить партию приверженцев, предлагают их; государи, чтобы уравнять могущественных со слабыми, покровительствуют им.

Эта Аксиома в первой и второй части – факел, освещающий Героические Распри в Аристократических Республиках: в них Благородные стремятся сохранить тайну законов в своем Сословии, чтобы они зависели от их воли и предписывались «царской рукой». Таковы же три причины, которые приводит юрист Помпоний{100}, рассказывая, почему римский плебс жаждал Законов XII Таблиц и жаловался на существующее положение так: jus latens, incertum et manus regia{101}. В этом же – причина сопротивления Отцов, не желавших предоставить Плебеям Законы: mores patrios servandos, leges ferri non oportere{102}, как сообщает Дионисий Галикарнасский, осведомленный лучше Тита Ливия в римских делах, так как он писал, учитывая замечания Марка Теренция Варрона, провозглашенного самым ученым из всех Римлян. В этом отношении он диаметрально противоположен Ливию, который рассказывает по этому поводу что Благородные – говоря его словами – desideria Plebis non aspernari{103}. Поэтому раз существует это и другие еще большие противоречия, разобранные в «Основаниях Всеобщего Права», раз настолько противоположны друг другу Первые Авторы, писавшие об этом Мифе примерно через пятьсот лет, то лучше будет не верить ни одному из них[84]. Тем более, что даже в то время этому не верили ни сам Варрон, который в большом произведении «De Rerum Divinarum et Humanarum» приписывает туземное происхождение из Лациума всем божественным и человеческим вещам Римлян, ни Цицерон, который в присутствии Квинта Муция Сцеволы, главы юристов своего времени, заставляет говорить оратора Марка Красса, что Мудрость Децемвиров намного превосходила Мудрость Дракона и Солона, давших законы Афинянам, и Мудрость Ликурга, давшего законы Спартанцам. А это равносильно тому, что Законы XII Таблиц не пришли в Рим ни из Спарты, ни из Афин.

Наша догадка как будто правильна: Цицерон, по-видимому, заставляет выступать Квинта Муция в этот первый и единственный день только потому, что в его время подобный Миф был очень распространен среди образованных людей, так как он был порожден тщеславием ученых, желавших придать чрезвычайно ученое происхождение тому, что они сами знали. Это можно понять из следующих слов самого Красса: fremant omnes, dicam quod sentio{104}; ведь его собеседники могли бы возразить оратору, говорящему об Истории Римского Права, что это надлежит знать Юристам (тогда две эти профессии отличались друг от друга), и если бы Красе сказал об этом что-нибудь неверное, то Муций ему конечно, ответил бы, как, по сообщению Помпония, и поступил Сервий Сульпиций при таких рассуждениях, сказав: turpe esse patricio viro jus, in quo versaretur, ignorare{105}. Но еще более непобедимый аргумент, чем Цицерон и Варрон, для того, чтобы не доверять ни Дионисию, ни Ливию, дает нам Полибий, знавший несравненно больше их обоих о политике и живший на двести лет ближе к Децемвирам, чем оба они. В книге VI, под номером IV и много раз ниже (по изданию Якова Гроновиуса), он останавливается на рассмотрении устройства наиболее знаменитых Свободных Республик своего времени; он замечает, что Римская Республика была отлична от Республик Афин и Спарты, и больше, чем Спарта от Афин, откуда скорее, чем из Спарты, пришли Законы (по мнению исследователей, сравнивавших Аттическое Право с Римским), чтобы установить в Риме Народную Свободу, уже до того основанную Брутом; наоборот, он замечает сходство между Римской и Карфагенской Республиками, причем о Карфагене никто никогда и не грезил, чтобы он мог стать свободным благодаря законам Греции; это тем более верно, что в Карфагене был ясный закон, запрещавший Карфагенянам знание греческих букв. И писатель, так хорошо знающий республики, не предается по этому поводу вполне естественному размышлению и не исследует причины различия: римская и афинская республики различны, но учреждены одними и теми же законами, а римская и карфагенская республики похожи, но учреждены различными законами! Поэтому, чтобы избавить его от обвинения в столь недопустимой небрежности, нужно сказать, что в век Полибия не зародился еще в Риме этот Миф о греческих законах, пришедших якобы из Афин для учреждения в нем свободного народного правления.

Эта же Аксиома третьей своей частью открывает честолюбивым путь к достижению Монархии в Народных Республиках: они угождают естественному желанию плебса, который, не понимая универсалий, для каждого отдельного случая хочет иметь особый закон. Поэтому Сулла, глава партии благородных, победив Мария, главу Плебейской партии, и преобразовав народное государство аристократическим правлением, способствовал множественности законов установлением Quaestiones Perpetuae.