быть его слова. Но нет, именно я сейчас сказала об этом.

— Это я во всем виноват. Это все произошло из-за моих внутренних проблем. И Стас, и дед и даже отец виноват. Но моя вина тут больше всех. Ты не можешь просить прощения, это я должен вымаливать его у тебя, стоя на коленях, — он повернулся ко мне, и я увидела его лицо… Никогда я не видела такой боли. Это разрушало его. Кирилл подошел ко мне и опустился на колени, глядя только в лицо. Зимнее небо в его глазах из пасмурного становилось мрачным, грозовым. Глаза Кирилла теперь потемнели, слезы текли по лицу. Я не могла смотреть на это. Уж лучше пусть в его глазах будет ненависть, чем эта боль. Я не смогу этого вытерпеть!

— Прости меня, Тамара, — наконец вымолвил Кирилл, и я заплакала.

26. От начала и до конца

Сложно объяснить, что именно я испытала в тот момент, когда Кирилл стоял передо мной на коленях и просил прощения за все, что сделал со мной.

— Пожалуйста, встань, — попросила я сиплым от слез голосом, хватаясь за его плечи. Кирилл стоял все также глядя на меня пустыми, потухшими, цвета мрачного зимнего неба глазами. Я не могла этого терпеть. — Пожалуйста, не делай этого больше! — вскрикнула я, закрыв уши руками, и отвернулась, чтобы не видеть лицо Кирилла. Лицо, полное страданий, а не ненависти. — Я не выдержу! — закричала я, закрывая глаза.

— Я не стану к тебе прикасаться в попытках успокоить… Просто не буду этого делать, потому знаю, что от этого только хуже, — тихим голосом проговорил Кирилл, вставая и направляясь к двери. — Я пришел сегодня к тебе, чтобы только попросить прощение за все то, что теперь с тобой случилось. Знаю, от этого ничего не измениться, но я бы хотел когда-нибудь услышать от тебя, что ты меня простила, даже если это почти невозможно.

Захлопнулась дверь за его спиной, и я вместе с этим звуком повалилась на пол. Зубами обхватив свою руку с тыльной стороны, я закричала что есть силы, как советовал Николай Николаевич. Кричала и плакала. Почему я так реагировала? Вероятно, накопилось.

Когда, наконец, мне стало легче, и я не тряслась как осиновый лист, удалось встать на ноги и выпить воды на кухне, чтобы успокоиться.

***

Осознавая то, что сегодня все-таки придется начать рассказывать Николаю Николаевичу о том дне и о всех снах, я чуть ли не впала в панику, хотя и осознавала, что этим не сделала бы ничего полезного для себя.

Чувствуя накатывающую осеннюю прохладу, я осторожно доставала из памяти отрывки воспоминаний, что до этого держала под замком. Это было очень трудно, так как я поклялась самой себе больше никогда не трогать их ни под каким предлогом. Что бы ни случилось, никогда.

Никогда не говори никогда. Ведь когда-нибудь это никогда наступит.

От момента погоды до одежды, в которую была одета в тот день, я словно разворачивала тщательно сложенные листы бумаги из дальнего ящика свои воспоминания и медленно погружалась в них. На пороге кабинета Николая Николаевича я была почти на грани. Перешагнув его, я ходила по тонкому льду, боясь провалиться в воду мыслей и снова сорваться. А если бы это опять произошло, Клим не успел бы прибыть на место вовремя, а дальше… даже думать страшно, что дальше.

— Здравствуй, Тамара, — поприветствовал меня Николай Николаевич, усаживаясь в свое кресло.

— Здравствуйте.

— Я вижу, ты сегодня настроена что-то мне рассказать?

— Да, я наконец решилась, но не знаю, смогу ли закончить свою историю…

— Давай сначала начнем, а потом посмотрим на продолжение?

— Хорошо, я попробую, — сев на диван и сложив руки на коленях, я выдохнула.

— Хочу кое-что напомнить, — начал Николай Николаевич. — Тамара, тебе нужно вспомнить, снова ощутить тот момент и рассказать мне, что случилось. Это не навредит тебе, если ты просто погрузишься в воспоминания. Представь, что ты наблюдатель и попробуй описать со стороны.

Кажется, только сейчас осознав до конца ситуацию, я посмотрела на Николая Николаевича и вспомнила все, до каждой подробности. Каждую мелочь. Я закрыла уши руками и не могла успокоиться, теперь беспорядочно ходила по кабинету. Отвернувшись к окну, я прикрыла глаза.

— Я… нет, нет, я не… я не могу опять туда… если я, то он… Это будет преследовать меня! Нет, пожалуйста, можно… я не хочу, не могу…

Николай Николаевич неслышно подошел ко мне и медленно опустил свои теплые руки мне на плечи. Я вздрогнула, но немного успокоилась.

— Постарайся расслабиться, нам не нужны срывы. Я вижу, что тебе тяжело, но как можно понять, в чем проблема, если ты боишься просто рассказать об этом. Я не заставляю тебя возвращаться туда, возьми себя в руки и только перескажи, что тогда произошло.

Я глубоко вздохнула, опустив руки.

— Хорошо, я попытаюсь.

— Давай только присядем.

Я кивнула ему.

— Я бы хотела начать с двух особенно запомнившихся мне снов, первый приснился год тому назад, сразу после этого, а второй сегодня ночью.

— Я слушаю тебя очень внимательно.

— Когда произошло кое-что очень страшное родно год назад, на следущий день мне приснился сон, вернее сказать, в эту же ночь… — я посмотрела в окно. Начинало темнеть. Атмосфера снаружи все больше и больше начинала напоминать тот день. — В этом сне я снова вернулась в тот дом, что-то забыла или что-то хотела узнать, точно не припомню почему, сон почти забылся. Так вот, тогда-то я вновь и встретила его. Он стоял возле перил и курил, выдыхая дым мне в лицо. Помню, тогда я сказала, что ему не удастся меня сломить, потому что я сильна духом. Как же я была легкомысленна в тот момент, ведь стоило опасаться его, — я схватилась за голову. Вина за произошедшее лежала на мне. — Когда ему надоели мои слова, он повел меня в какую-то комнату, я смутно помню, что это именно, было, только что там был книжный шкаф и кровать.

Николай Николаевич поднял на меня взгляд и вновь опустил.

— Он сказал, что у него получится меня сломить, что он ненавидит таких гордых особ, как я. Видимо, я кого-то напоминала ему, раз уж он использовал столько красноречивых слов, чтобы описать свою ненависть ко мне. Когда он начал… — я запнулась, опустив голову, и прерывисто вздохнула.

— Тамара, не прерывайся, — напомнил Николай Николаевич. Он постоянно вырывал меня из погружения в воспоминания, не давал испытывать эмоции заново. Это делалось для того, чтобы я только взглянула