22 августа 1977 года президентом Картером была подписана знаменитая директива № 18 об использовании невоенных преимуществ – экономической мощи, технологического превосходства – в качестве элементов стратегии национальной безопасности США. В начале 1978 года в развитие этой идеи применительно к нефтегазовому сектору Дж. Картером был запрошен доклад «о передаче технологий, особенно в сфере нефтедобычи, которые могли бы использоваться с целью оказания давления на СССР». В одном из топ-секретных меморандумов, направленных З. Бжезинским президенту, говорилось, что за последние шесть лет из западных стран в СССР было импортировано оборудования на 3,5 млрд долларов. 23 % всего оборудования было ввезено из США, а в 1978 году объемы закупок могли достигнуть цифры в 1 млрд долларов. Важность этих технологий для СССР не ставилась под сомнение – недопоставка оборудования могла снизить уровень добычи на 10–25 %. Соображения национальной безопасности США требовали, по мнению Бжезинского, скорейшего ограничения американского экспорта, а инструментом этого ограничения могло бы стать внесение нефтегазового оборудования в список лицензируемой продукции (см. Табл. 17) .

Табл. 17. Отдельные виды оборудования, купленные СССР в 1972–1977 гг., в млн долл.

Источник: Oil technology export to the USSR. 1978. April 7. NLC12–41–7–14–1. JCL.

18 июля 1978 года, три дня спустя после объявления в СССР приговора Натану Щаранскому, правозащитнику, обвиненному в измене родине и в антисоветской деятельности, Дж. Картер, после долгих колебаний и недвусмысленных угроз со стороны Конгресса, подписал указ о включении нефтяного оборудования в список лицензируемых экспортных товаров. Это случилось после того, как офис З. Бжезинского «слил» прессе подробности готовящихся сделок по продаже компьютеров Sperry Univac и нефтедобывающего оборудования компанией Dresser в СССР. В ответ сенатор Э. Джексон поднял волну недовольства и пообещал принять односторонние действия на уровне Конгресса, если сделки не будут отменены В ходе пресс-конференции, состоявшейся 20 июля 1978 года, президент подчеркнул, что озвученное выше решение не являлось введением торгового эмбарго против СССР и что эти действия «соответствуют основным интересам и общей политике США в отношении Советов». На вопрос, не является ли этот шаг де факто объявлением экономической войны, Картер ответил, что «если эти шаги что-то и представляют, то экономическую дипломатию, а не экономическую войну».

Стоит ли говорить, что реакция американского бизнеса на это начинание Белого дома была отрицательной. Бизнес понимал, что лицензирование хоть и не означает эмбарго, но создает значительные трудности, американские технологии не были настолько уникальны, чтобы Москва согласилась ждать, пока их партнеры представляли доказательства того, что экспорт того или иного оборудования в СССР не угрожает национальной безопасности США. Еженедельник Business Week замечал, что «торговля – не водопроводный кран, который можно включать и выключать при каждой перемене дипломатической погоды». Действительно, как показало время, большинство заказов, от которых вынуждены были отказаться американские бизнесмены, были подобраны французским, немецким, японским и швейцарским бизнесом.

Что касается советской реакции, то, например, «Новое время», в целом смотря оптимистично на возможности замещения американских товаров, отметило политическую направленность этого акта со свойственной советской печати образностью: «Судя по всему, официальному Вашингтону не до экономических выгод. Он закусил политические удила, пытаясь вместо товаров экспортировать политику международной конфронтации».

Что заставило США задуматься о такой опции? На наш взгляд, этот шаг был вызван осознанием того, что «американское нефтяное оборудование играет гораздо более критическую роль в советской экономике, чем любой другой тип продукции, ввозимой из США». Понимание этого, в свою очередь, базировалось на выводах нескольких докладов о перспективах развития нефтяного комплекса СССР, подготовленных различными исследовательскими группами ЦРУ: «Грядущий советский нефтяной кризис» (март 1977 г.) и «Перспективы нефтедобычи в СССР» (апрель – июль 1977 г.). Аналогичное исследование было проведено и военной разведкой. В этих докладах делался вывод, что советский нефтегазовый комплекс в ближайшем будущем столкнётся с очень серьезными трудностями, которые могут привести к долгосрочному снижению уровня добычи уже в самом начале 80-х годов. Авторы исследований полагали, что СССР придется закупать нефть в странах ОПЕК для удовлетворения собственных нужд и нужд СЭВ. Гордость советской нефтянки и сенсация мирового уровня – месторождение Самотлор, дававшее 20 % плана добычи, по мнению авторских коллективов, уже достигло пика своего производства.

Методологически эти доклады базировались на теории пика производства, распространенной в нефтяных и экономических кругах того времени. Согласно этой теории, при максимальном сближении темпов добычи и доказанных запасов нефти в той или иной стране уровень нефтедобычи достигает своего пика, после чего наступает резкое и, как правило, необратимое снижение производства углеводородов. Несмотря на то что в настоящее время положения этой теории признаются неверными, в конце 70-х годов это было далеко не очевидно, тем более что сообщения из СССР, включая публикации советских специализированных журналов, о близости части месторождений к максимальному уровню добычи, казалось, только подтверждали верность этой теории. Позже, уже в 2000-е годы, американский социолог С. Горелик в своей книге напишет, что эта теория неприменима ни к одному из видов топлива, так как сокращение производства исторически связывалось не с истощением запасов, а с нахождением альтернативы тому или иному виду топлива.

Содержание второго доклада было частично опубликовано по настоянию Конгресса, что можно считать эффективным ходом США, ибо таким образом была не только брошена тень на репутацию СССР как поставщика в глазах Европы, о чем Москва всегда особенно радела, но и проверена достоверность предложенных в докладе выводов через анализ реакции советской элиты. В специально подготовленном обзоре на эту тему резюмировали, что СССР не отреагировал на этот доклад традиционным мощным публичным опровержением. «Выдающаяся» сдержанность была истолкована как признак высокой степени беспокойства и неуверенности в будущем отрасли среди тех, кто в советском аппарате курировал «нефтянку». Выводы докладов также подтверждались плановым снижением темпов добычи в десятой пятилетке по отношению к предыдущей и прямым признанием трудностей в этой сфере советскими официальными лицами. Так, А. Н. Косыгин на встрече с президентом Финляндии в 1977 году заверил Хельсинки, что СССР гарантирует стабильные поставки на протяжении 15 лет, хотя «топливная проблема не может быть разрешена с легкостью».

У этих трудностей, которые впоследствии американский ученый Т. Густафсон назовет кризисом на фоне изобилия, а российская исследовательница М. В. Славкина – трагедией нефтяной отрасли, было несколько основных причин. Среди них – не только отставание темпов открытий новых крупных месторождений от роста добычи, но и рост потребления, в том числе и в странах СЭВ, которые удовлетворяли свои нужды за счет углеводородов из СССР. Только в СССР с 1965 по 1985 год рост потребления нефти на душу населения составил 400 %.