– Знаешь, что Лада с Генкой разводятся? – прошептала барменша.

Лада, жившая двумя этажами выше, была моей старинной товарищницей. Я относился к Ладе серьезно и ценил ее за нелицемерное и серьезное отношение ко мне, которое проявлялось во многом. В том числе и в том, что, иногда одалживаясь у меня парой сотен, она не обременяла меня обещаниями когда-нибудь их отдать, а долгом такую мелочь не считали ни я, ни она.

Но было в наших с Ладой отношениях что-то такое, что я был уверен в том, что в по-настоящему трудный момент мы оба могли бы рассчитывать на помощь друг другу.

Ну, а ее дочка, четырехлетняя Лада-младшая, являлась моим самым большим другом в подъезде.

Проблемы Лады были мне не чужими, но я подумал, что при встрече она сама расскажет мне все, что посчитает нужным.

А остальное – дорасскажут соседи.

Да и Лариса ждала меня в машине…

…Примосковные дороги – это место, едва ли славящееся своей святостью, но пустыми они никогда не бывают.

Мы двигались на запад в плотном потоке машин, водители которых сматывались из столицы. Но, притом что у каждого были на это свои причины, мы все были объедены одним – направлением, в котором двигались.

И лишь те, кто вынужден был стоять на обочине, выпадали из движения, свойственного всем, кого объединяет путь.

Все ехавшие в машинах по отдельности видели по сторонам одно и то же, но каждый относился к виденному по-своему.

И по-разному использовал или не использовал то, что встречалось ему на пути.

В общем, дорога, по которой ехали мы с Ларисой, была прекрасным срезом дарвиновской эволюции, в пределах правил дорожного движения, разумеется…

…На выезде на Минское шоссе у обочины стояла группка захватчиков.

Небольшая.

Полурота, не больше.

Эти захватчики были захватчицами.

Молодыми женщинами, высоченные каблуки и короткие юбки которых не позволяли усомниться в их профессионализме.

В профессии, которая, как и всякая профессия, презирает дилетантизм.

А ожидание в их глазах наглядно демонстрировало то, что предъявляет всякий развитой рынок – превышение предложения над спросом, предоставляющее потребителю самый широкий выбор.

Я никогда не испытывал презрения к проституткам – женщинам, торгующим физиологией, скорее, их существование вызывало мое смутное удивление – мне было непонятно – кому они нужны?

Что же это за мужчина, если у него нет знакомых женщин, готовых прийти к нему на встречу с его желательными стремлениями, и ему нужно платить незнакомой женщине за интим?

Хотя я совсем не против того, чтобы мужчина помогал материально своей женщине: целуешь женщину – поинтересуйся – есть ли у нее деньги на шоколадку или женский журнал, когда тебя нет рядом?

А если позволяет ситуация, поинтересуйся и тем – есть ли у нее деньги на все остальное?..

…Я взглянул на Ларису – всегда интересно то, как те, кто рядом с тобой, относятся к чужим порокам.

И иногда становится особенно любопытно, когда обнаруживаешь то, что к чужим порокам твои знакомые относятся с завистью.

Вернее, то, как свою зависть они пытаются скрыть.

Но здесь дело было совсем иное.

Лариса смотрела на проституток как настоящая женщина.

Свысока.

Не потому, что она была президентом клуба современного творчества, а прибордюрные женщины относились молвой к неуважаемой касте.

Тем, что стояли на обочине дороги, еще предстояло ждать того мужчину, который предпочтет их всем остальным делам. А рядом с Ларисой сидел мужчина, и, следовательно, она уже была избранной и предпочтенной.

Если женщинам, стоявшим у обочины, нужно было думать о том, как стартовать, то Лариса уже гордо направлялась даже не к финишу, к своей победе.

Лариса-женщина смотрела на женщин, мимо которых мы проезжали, как победительница в женской войне за мужчин…

…Мы использовали придорожный ресторанчик для того, чтобы «отпраздновать» новую Ларисину дубленку, хотя в какой-то момент я об этом подзабыл:

– Мы что – сюда ехали? – я посмотрел на мою поэтессу, когда ее машина остановилась у ступенек подорожного ресторана.

– А ты что, забыл? Мы сегодня отмечаем мою покупку на твои доллары, – Лариса, смеясь, смотрела на меня, и мне стало неловко.

– Прости, милая!

Со всякой ерундой вроде Российской политической системы забываешь о таких важных делах, как дубленка любимой женщины!

Ресторан назывался «Территория суши», был почти пуст и являлся обычным местом дорогого ближнего Примосковья, западного, урублевского и никологорского направления, в котором можно встретить очень много из того, что является фирменным знаком столицы и то есть того, что нам предстояло проехать…

…Мы заняли свободный столик у окна, и в раскрытое настежь окно нам был виден ресторанный дворик с автомобильной стоянкой, через шоссе переходящий в сосновый лес.

Я увидел, как рядом с «шестеркой» Ларисы, остановился серебристый «Мерс». Скрипнул рессорами, освобождаясь от шести пудов своей хозяйки, а его хозяйка, осмотрев колеса и высказавшись по-русски, ненадолго замерла рядом со своей машиной, видимо, раздумывая над тем, что бы ей еще сделать, соответствующее ее рангу и рангу ее автомобиля.

Это была секс-звезда русской народной песни, любимица первых организаторов финансовых пирамид и последних демократически выбранных депутатов, Виктория Дамкина.

И автомобиль у нее действительно был хороший.

– Отличная машинка, – вздохнув, проговорила Лариса, глядя не на Викторию, а на ее «Мерседес», – не то, что мое ведро с гайками, по недоразумению названное автомобилем. И я, улыбнувшись, промолчал в ответ моей поэтессе, понимая, что машина – очень незначительная часть в человеке.

А Виктория Дамкина, перед тем, как направиться в зал ресторана, осмотрелась на себя на фоне своего средства передвижения, блиставшего краской, добытой из рыбьей чешуи, прикинула то, как она видится из окон ресторана, и удовлетворенная и собой, и машиной, поднялась по ступенькам.

Место за столиком, она заняла у противоположенной стены, у меня за спиной, но перед глазами Ларисы, проговорившей:

– Забеситься!

Какие мы гламурные. – И мне пришлось уточнить:

– Я часто слышу это слово, но как-то до сих пор не знаю толком, что оно означает?

– Гламур?

Мешок, обшитый искусственным жемчугами, заполненный картошкой и оставленный на главной площади в солнечный день представляешь?

– Представляю.

– Это и есть – гламур.

– Лариса, – спросил я, улыбнувшись, – ты не любишь гламур?

– Я его боюсь, – прошептала моя поэтесса.

– Почему?

– Потому что гламур – это флаг вырождающейся цивилизации.

Я удовлетворился таким объяснением и больше не обращал внимания на изобразительницу русских народных песен, хотя и заметил одну деталь.

Виктория Дамкина была успешна, богата и знаменита на всю Россию, а Лариса – красива.