– …У тебя были с ней отношения? – Лариса с иронией в глазах допросила меня, и я честно рассказал ей все, что помнил:

– Да. Но они пришлись на то время, когда у меня совсем не было денег.

– Ну и что?

– Ничего.

Просто я узнал, что в постели я плохой любовник.

– И что сделал ты? – Мне ничего не оставалось, – улыбнулся я совершенно беззлобно, – кроме того, что продемонстрировать – как гордо погибала французская гвардия…

…Суши и сашими оказались такими вкусными, что празднуемая ими дубленка посчитала бы себя попавшей в подходящую судьбу, имей она разум, способный верно оценивать ситуацию. То есть разум, превосходящий человеческий.

А находившийся рядом с рестораном магазинчик поделился нами продуктами для легкого ужина и нетяжелого завтрака…

…Советской власти в этих местах не было уже давно, и потому колбаса в магазинчике была.

Вообще-то, колбаса есть везде, где нет Советской власти.

Не знаю, в чем там дело, но колбаса и Советская власть постоянно оказываются понятиями несовместимыми…

…И погода была хорошей, и красивая женщина рядом – похоже, что радости выстраивали каждая – свою иерархию.

Не перебивая друг друга.

Поэтому жизнь вполне можно было считать вполне удавшейся, по крайней мере, на ближайшие сутки…

…Человек по-настоящему счастлив тогда, когда он может не торопиться пользоваться своим счастьем.

«Хорошо жить.

Когда делать это можно не торопясь», – подумал я, но выходило так, что далеко не все разделяют мою точку зрения.

Для кого-то жизнь кажется хорошей только тогда, когда можно демонстрировать всем окружающим, что торопишься.

Не успели мы с Ларисой отъехать от ресторана и влиться или вклиниться в поток машин, как потоку пришлось поумерить свой пыл.

Мчавшиеся сине-белые полицейские машины через громкоговорители ненавязчиво предложили всем автомобилям принять вправо и остановиться.

Следом за полицейскими машинами поехали черные проверяющие – восприняли ли водители предложение полицейских и правильно ли его поняли.

А уже только потом последовало все остальное.

– Вот чертова власть, – прошептала Лариса, сворачивая на обочину. – Меня довольно трудно расстроить, но умеет же наша власть достать даже там, где до нее нет дела.

Спорить мне не хотелось и для того, чтобы заполнить молчание, я стал смеяться.

– Только не говори, что тебя это радует, – Лариса смотрела на меня, и я сказал:

– Во всяком случае, меня это не злит.

– Почему?

– Потому, что меня никогда не злит то, что появляется компромисс.

– Компромисс? – похоже, Лариса готова была услышать от меня любое слово и даже соответствующее ситуации словосочетание. Но только не то, что она услышала:

– Конечно.

Власть с «мигалками» на дороге – это компромисс между двумя главными бедами в России…

…Я понял бы женщин с «мигалками».

Если бы это было возможно, каждая женщина поставила бы «мигалку» на свою машину.

Да еще и многоцветную.

Впрочем, женщине нужна «мигалка» только в том случае, когда она уверена в том, что она настоящая женщина.

А вообще, нормальный человек больше «мигалки».

И мужчине нужна «мигалка» только в том случае, если в душе он сомневается в том, что он мужчина настоящий…

…Нам пришлось остановиться напротив памятника, стилизованных гранитных противотанковых надолбов, поставленных в том месте, где под Москвой во время самой Большой войны были остановлены фашисты; а так как за главными «мигалками» последовали «мигалки» рангом помельче и движение не возобновлялось, я предложил Ларисе пройтись.

Мы поднялись к памятнику, и, пока власть мчалась мимо, Лариса собрала небольшой букетик из полевых цветов и положила их у подножья неподвижных скошенных стел, направленных или, вернее, смотрящих в ту сторону, в которую нам предстояло ехать.

Постояли и помолчали, понимая, что кто-то думает, что войны приносят победы, а кто-то понимает, что войны приносят смерть.

Кто-то гордится победами, а кто-то жалеет погибших.

В этом месте, защищая свою страну, люди гибли.

Уходили навсегда.

Это значит, что они даже не узнали о том – защитили или нет?

Многие истории о людях, окончивших свою жизнь здесь, были мифом – но сами эти люди мифом не были. И, может быть, самой большой трагедией каждой войны является то, что эта трагедия была не такой, как о ней рассказывали потом.

То, что рассказывают о войне победители – это такая же неправда, как и то, что рассказывают о войне побежденные.

Настоящую правду о войне, могут рассказать только павшие – те, кто ничего рассказать уже не могут.

Если бы о какой-то войне рассказывали только правду – это была бы последняя война на Земле.

Мы не знали, какими были погибшие здесь люди, не слышали их голосов, не видели их лиц.

Но теперь у погибших в этом месте было одно лицо – Памятник – отполированные каменные надолбы, установленные под углом к горизонту.

По линии, по которой взлетают в небо.

Впрочем, здесь им, по крайней мере, поставили памятник. И у потомков, есть место, где они могут сказать «Спасибо!» погибшим. Сказать это в отмеченном месте, а не в пустом поле или лесной чаще…

…Того времени, что мы провели у памятника, вполне хватило для того, чтобы машины с «мигалками» скрылись за горизонтом.

Но чтобы больше не рисковать потерей времени, я предложил:

– Давай свернем на какой-нибудь проселок.

– Думаешь, еще не все проехали?

– Думаю, эти – могут поехать обратно…

Впрочем, на правительственной трассе даже сворачивание в сторону – это занятие непростое. И нам удалось проделать его не немедля и не с первого раза.

Ближайший сворот на довольно приличную грунтовку был перегорожен шлагбаумом – полосатой трубой, охраняемой двумя мужиками в черной форме, издалека смахивающей на эсэсовскую.

Оба мужика были явно не сложившимися по судьбе и потому выбравшими себе не занятие – создавать свое, и работавшими при охране чужого.

Это чужое, видимо, было столь значительным, что позволяло мужикам считать значительными и самих себя.

Дай дураку власть, хотя бы над самим собой, и он тут же себя проявит.

И когда Ларисины «Жигули» остановились перед запором, один из охранников снизошел до разговора с нами, пользуясь единственной стоящей внимания людей, не выросших выше вахтера, возможностью.

Возможностью что-то запретить:

– Сюда нельзя.

– А, если не секрет – почему? – меня действительно заинтересовало то, дорогу – куда охраняют люди в черном?