А то, что вы говорили раньше – это, знаете, спорная правда.

В ответ на эти слова кандидата в депутаты я промолчал, потому что знал, что спорной считает правду только тот, кто ее не любит.

– Хорошо пообсуждали дела, – сказал кандидат в депутаты, выходя на крыльцо и пожимая мне руку на прощанье, хотя его лицо говорило: «На кой черт я сюда приперся?»

Да и вообще, за все то время, что шли наши переговоры, пивному королю ни разу не удалось стать просто человеком. Он все время был богачом…

…Уже садясь в машину, будущий крупный чиновник очень серьезно пообещал:

– В самое ближайшее время увидимся! – Но я, как и всякий человек, не только существующий, но и живущий в России, не придал его словам никакого значения.

Российские чиновники дают слово не для того, чтобы его сдержать, а для того, чтобы его дать.

А потом – забыть.

Я давно заметил, что мне совершенно неинтересно то, что говорят российские чиновники.

Хотя бы потому, что российский чиновник – банальный врун.

И – небанальный лжец…

…Но это было еще не все.

Аркадий, прощаясь со мной, задал мне самый неприятный вопрос, какой только можно было задать россиянину.

А может, только россиянину и нужно задавать такие вопросы:

– Россия умрет? – В ответ я вынужден был подбирать слова, как подбирают дешевые очки – не для того, чтобы видеть лучше, а для того, чтобы просто видеть:

– А разве такая страна, как Россия, есть?

Разве можно назвать страной то, где нет правоохранительных органов и армии? То, где нет системы образования и здравоохранения?

А главное, то – где нет суда? И значит – нельзя найти правду.

Страна – это живой организм, и, чтобы жить – она должна развиваться.

Но нельзя развиваться там, где чиновники удушат не то что большой, но даже самый маленький бизнес.

Коррупция укорачивает людей на величину себя.

Россия не умрет только в том случае, если перестанет мешать людям заниматься тем, без чего и люди, и Россия обойтись не могут.

– Заниматься чем? – по-моему, Аркадий задал этот вопрос не потому, что не знал ответа на него, а для того, чтобы дать мне возможность поставить точку.

И я поставил многоточие:

– Делом.

– Петр, вы очень умный человек.

Я вам завидую.

– Не завидуйте, Аркадий.

Быть умным – это проблема…

– …Петр, вы ни разу не заговорили о деньгах.

Вам что – так много платят за ваши картины, что деньги вас не интересуют?

Мои картины действительно покупают, хотя я никогда не уговариваю людей делать это.

Уговаривают купить свои картины только те художники, которые пишут картины для того, чтобы получить за свои картины деньги.

Я пишу картины не для того, чтобы их продать, а потому, что не могу не писать их.

– Иногда мне платят так много, что можно предположить, что я умер в ХIХ веке; иногда – так мало, что можно предположить, что в ХХI веке я жить не собираюсь, – ответил я Аркадию, и подумал: «А ведь действительно, я ни разу не подумал о деньгах.

Кстати, ведь и вправду заплатят.

Возможно – за пивные этикетки.

Не за то, что я мог и должен был сделать, а за то, что я делать был не должен…»

…И уже совсем – напоследок:

– …Петр, вы – художник, писатель…

Почему вы не отказались от участия в компании моего шефа? – и мне в очередной раз пришлось задуматься в ответ: «Действительно, может, то, что я делаю – глупо?

Впрочем, если бы я не делал глупостей так много, меня вполне можно было бы считать умным».

Но ответить Аркадию мне пришлось не так, как я думаю, а так, как есть на самом деле: – Если художники и писатели не попытаются сделать наших политиков лучше – наши политики останутся такими, как есть…

…Потом Аркадий подошел к Ларисе, что-то сказал ей тихо, она кивнула в ответ, и машины оставили двор клуба современного творчества «Белый конь», унося своих пассажиров в ведомую только им жизнь.

А мы с Ларисой остались наедине с нашей жизнью, и я спросил ее:

– Что тебе сказал начальник охраны пивного короля?

– Он сказал, чтобы я берегла тебя.

– Почему это?

– Потому, что стране ты нужнее, чем любая «партия власти».

– Еще почемее?

– Потому, что, по его мнению, любую «партию власти» можно заменить.

А тебя заменить некем…

…Каждому – своя ойкумена…

– …Где? – когда машины с нашими гостями окончательно отъехали со двора, я задал моей поэтессе единственный интересующий меня в этот момент вопрос.

И под мой поцелуй в ее губы она ответила мне:

– Знаешь, погода хорошая.

Купаться можно.

Джинсы у меня в багажнике.

Поедем на природу.

– Тогда еще раз – где? – предложение поехать на природу мне понравилось, но «природа», как и еще очень многие понятия – предмет многозначный.

И Лариса конкретизировала свое предложение, по крайней мере в пределах школьного учебника географии:

– Поедем на запад.

– Почему – именно на запад? – улыбнулся я.

– Потому что когда хочется куда-то ехать, но не знаешь куда, то – какая разница.

– Но у тебя же нет купальника.

– Найдем такое место, где я обойдусь без него.

И пусть бабье лето окажется по-настоящему бабьим…

…Не знаю, были ли мы лишними для человечества, но человечество в этот момент, очевидно, было лишним для нас.

Ни я, ни Лариса не знали, кого мы еще можем встретить в своей столице, но рисковать очередным общением с необделенными глупостью как-то не хотелось.

Нам захотелось побыть наедине с самими собой.

Едина – самый простой способ с чужой глупостью не сталкиваться …

…Палатку и кое-что из вещей, которые могли понадобиться на природе, мы взяли у меня в мастерской. И пока я ходил за всем тем, что могло пригодиться, а могло – и нет, Лариса даже не вышла из машины.

И я понял ее – ей скорее хотелось туда, где мы будем одни.

Туда, куда вела Старая Смоленская дорога…

…В подъезде мне встретилась соседка-барменша.

Женщина праведная, хотя и красивая.

Родившая в семнадцать и в награду за этот демографический подвиг ставшая бабушкой в тридцать пять.

С ней мы были большими приятелями, и когда я заболевал или ленился сходить в магазин, вполне мог рассчитывать на то, что без куска хлеба не останусь.

Мы всегда улыбались друг другу при встрече, и я припоминаю, что несколько раз слышал от нее угрозы: «Если кончишь в меня – убью!»