Ступени стали длинней и Лекс осторожно посмотрел вниз. Сканд посветил, и стало видно, что ступени закручиваются, как раковина моллюска, а если смотреть вверх, то ступени терялись в полной темноте. Факел в очередной раз щелкнул, и Лекс начал беспокоиться, хватит ли его до конца спуска. Это только в фильмах факелы на стенах замка горят всю ночь. По факту, простой факел горит минут двадцать-тридцать, и это в лучшем случае. Когда была война с Теланири, то он за ночь сжег аж три штуки, и это при том, что факел постоянно «обновлялся» в каждой новой бочке с горючкой. Но в конце сгорала рукоять и приходилось брать новый. А тут факел уже потрескивает и намекает, что недолго осталось, а конца лестницы не видно. А может, просто воздух затхлый… Ступени сошлись в середине и теперь все шли в низком проходе.

Воздух стал влажным и тяжелым. И вдруг лестница закончилась узким коридорчиком. Монах достал из ниши пару факелов и, протянув один Сканду, поджег второй для себя. Ящерка скользнула дальше по коридору и все отправились за ней. Лекс услышал звук льющейся воды и с интересом прихватил мужа за плечо, чтобы тот посветил в сторону. Там оказалось ответвление, где едва виделся отсвет. Лекс пошел на свет и увидел большое помещение с пятью колодцами, откуда рабы черпали воду и выливали в высокий желоб, который исчезал в стене. Хм, ясно, откуда у них вода… пять колодцев против предположительно трех у правителя?

Свет шел из щелей откуда-то сверху. Он падал на медные пластины, которые бросали солнечные зайчики на следующие, и в итоге получался рассеянный свет по всему помещению. Крупные монахи с палками, заметив чужаков, бросились ко входу, но вперед выскочил монах и зашипел, успокаивая охрану. Ящерка скользнула между ног Лекса, когда ее заметили монахи, они попадали в поклоне, побросав свои палки и яростно молясь о милости прародительницы. Ящерка как камешек скользнула по полу и развернулась обратно в коридор. И Лекс поспешил за ней следом.

Ящерка довела всех до тупика и ловко ввинтилась в щель у пола, только задние лапы дрыгнулись и хвост мелькнул. Старый монах недовольно поморщился, но потом нажал на несколько камней, и монолитная, казалось бы, стена пошла трещиной, открывая вход в сокровищницу. Сканд подналег плечом, открывая дверь шире, и сразу стали видны бочки, полные золотых монет и драгоценностей. Лекс услышал перезвон металла и увидел, что ящерка роется у самой дальней стены, недовольно разгребая лапами кучу украшений. Монах отдал свой факел папаше и поспешил на помощь Саламандре. Они разрыли кучу, казалось, до самого основания, когда наконец в руках монаха оказался широкий обруч с красными камнями. Ящерка метнулась в сторону, остановилась возле Лекса, и посмотрела на монаха, явно намекая, чтобы он отдал обруч именно ему.

- Это мне?

Лекс рассматривал тусклое золото и, неожиданно, ограненные камни. Он уже привык к кабошонам в местных украшениях, а тут огранка, и причем, не самая простая. Лекс водрузил обруч на голову, но он был, похоже, на больший размерчик, поскольку обруч проскочил насквозь и уперся в уши.

- Он мне большой! - Лекс недовольно снял украшение, а потом задумался, - или это не мне? Сканду? - ящерка ничего не ответила и помчалась из сокровищницы, - похоже, и не тебе, дорогой. Ладно, разберемся…

Они вышли из сокровищницы и Сканд, напоследок прикинув объем сокровищницы, помог монаху поставить дверь-стену на место. Стена опять стала казаться тупиком коридора и все отправились за ящеркой, которая как ребенок подпрыгивала от нетерпения. Они отправились назад, но потом завернули в очередной тупичок, прямо как в лабиринте. Лекс посмотрел на пол и заметил вытертый сегмент, как от двери, которая просела и затирает низ. Монах дернул за держатель для факелов, который торчал на стене, и неширокая каменная дверь отворилась, скребя каменный пол.

Там оказался такой же темный коридорчик. Лекс почувствовал ожог на ноге и поднял подол, чтобы посмотреть, что происходит. Ящерка стояла одной лапой на его ноге и клипала глазками.

«Помоги им» - раздалось в голове. Лекс недоумевающе огляделся по сторонам, выискивая, кому именно нужна помощь, но стоило посмотреть вниз, чтобы спросить, у ноги лежал кусочек каменного угля. Лекс присел и поднял его. Уголек был горячим, но не обжигал пальцы и даже не выглядел, как будто горел до этого. Простой кусочек угля – и все. Разве что заметно теплый.

- На, - Лекс протянул уголек Сканду, - вернем потом в жаровню.

Сканд без вопросов принял уголек и положил его в мешочек, где раньше лежало подношение праматери. Они вышли в новый коридор. Здесь пахло иначе. Было пыльно и сухо. Вдалеке слышался свист кнута и стоны. Лекс сразу рванул на звук, и вскоре выскочил в большую комнату, которая была тускло освещена из открытой настежь двери. Там одни монахи избивали кнутами других, тех, что стояли у стены. Лекс растерялся, а потом заметил, что под стеной сидят монахи в жалких лохмотьях, когда один несчастный отходил от стены, другой снимал свое рубище и становился на его место, чтобы получить несколько ударов плетью и, замотавшись обратно в ошметки одежды, сесть у другой стены.

- Что здесь происходит? - Лекс посмотрел на старого монаха, а потом крикнул, - НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ ВСЕ!

- Вы напрасно заступились за них, Избранный, - старый монах недовольно поморщился, а потом цепко посмотрел в глаза, - они умудрились потерять священный огонь в своих храмах и допустили, чтобы ложе Саламандры остыло! Теперь они должны понести наказание за свою леность. Стоило бы омыть стены их храмов их же кровью, но боюсь, такое недостойное подношение не порадует прародительницу.

- Так, немедленно прекратили это издевательство! - Лекс прикинул, что можно сделать. Если строения стандартные, то это значит, дырка на потолке для вывода дыма и угарного газа, а значит, можно провернуть тот же фокус, как и в империи. - Я верну огонь в храмы. Сколько храмов? - узнав, что восемь, прикинул, - я буду приходить в полдень. Пусть меня ждут с растопкой и углем. Покормите этих несчастных и переоденьте в нормальную одежду. Вы увидите чудо явления небесного огня. И не вздумайте устраивать церемонии очищения храмов монашеской кровью. Все монахи должны быть живы, чтобы искупить свою ошибку служением на протяжении жизни, а не просто смертью и размазанной кровью на стенах