— «Я ни-ког-да..» Лайт, признайся, как много раз ты повторила это про себя как молитву? — передразнил он её. — И чисто технически я уже не твой начальник, — тихий и рассудительный тон, горькая усмешка.

«Шах и Мат, Женя».

— Отец переводит меня в другое отделение банка из-за тебя. Я больше не буду мешать тебе работать. Можешь считать, что ты победила.

Кирилл сказал это и медленно сделал шаг вперёд, но не к девушке, а дальше по коридору, к выходу из квартиры…

Женя даже удивленно сморгнула. Как легко Верховский решил уйти и закончить этот разговор, не дав ей поставить настоящую точку. Лайт повернулась вслед за парнем. И сама не заметила, как пальцы зацепились за его рукав, за локоть. Рука выскользнула из кармана, Кирилл застыл на месте.

«Победила?!» — эта победа пахла гнилью и обманом.

— Шантажируешь меня прошлым и надеешься, что я ухвачусь за вашу подачку, как за спасительный шанс? — тихо проговорила она.

Кирилл блефовал. На самом деле его сердце пропускало удар за ударом. Он знал, как Дёмину заденет такой исход событий на фоне его намеков о шантаже. Даже эти слова о разглашении её прошлого щекотали нервы. Власть над ней возбуждала, и ему так сложно было отрезвить себя мыслью, что это всего лишь самообман. Аксиома — такие как она не сдаются.

Да, он играл грязно. Но и Лайт никогда не была с ним честна, всегда оставляя за собой право молчать. Она не подпускала его к себе по-настоящему. Вот только сейчас Женя сама не заметила, как близко он подобрался к ней. Он правда и мстителен, и злопамятен.

Верховский только теперь повернулся, без жалости смотря в глаза женщине.

— Ты сама выдаёшь свои страхи. Такая твёрдая и непоколебимая, что тебя невозможно победить. Но почему-то раз за разом пассуешь перед чужим мнением и слухами о себе… Паникуешь, что кто-то узнаёт о прошлом. Боишься, что перестанешь быть идеальной в чужих глазах? Мне плевать на все это. Мне нужна настоящая ты, а не твоя идеальная и холодная маска.

Женя с усилием поборола свои страхи, всё ещё стараясь держать голову холодной.

— Ты ведь все это делаешь ради того, чтобы я осталась в вашем банке. Пытаешься меня сломать, — тихо сказала она. Даже не спрашивала — утверждала.

Кирилл зло оскалился её рассудительности.

— Если выбирать между тобой в моем банке и тобой в моей постели — очевидно, что я выберу второе. Пусть отец подавится своими желаниями, — сказал он, смотря ей в глаза.

— Все понятно… Значит ты делаешь это назло отцу, — снова спокойный голос, констатирующий факты и зарывающий Кирилла в землю. Дёмина тоже умела провоцировать. Если бы не её упреки, смог бы он вытащить из себя правду и наконец превратить в слова, от которых становилось одновременно больно и приторно?

— Я делаю это… Я, блядь, настолько влюблён, что готов сдохнуть в притоне без тебя. Стерпеть любой твой удар. Блядь, Лайт, как можно так заблуждаться? Как можно быть такой глупой и слепой? — прорычал он, готовый дрейфовать на волнах своих чувств, пока та не ответит ему.

Чертов взгляд мальчишки, пронимающий её до самого сердца. Раздевающий до костей, как бы она ни старалась скрыть своё истинное и поломанное нутро. Темно-синие глаза, заострённый нос, красивое, даже слишком лицо, гладкое, почти лишенное жесткой щетины. Не лицо — холодная статуя с глазами, полными огня. Он младше её, но выше, а теперь ещё и сильнее. В расслабленных руках прячется сила противостоять ей. «Катись оно все..»

Женя не выдержала и запустила пальцы в волосы Верховского — убрала челку с лица, пристально рассматривая его.

Кирилл почти растаял от странного взгляда избранницы, которая смотрела так, как будто видела его впервые. Её глаза — восхищенные звезды. Неужели его богиня не понимала самого очевидного раньше?

Он дернул головой, скинув её руку. Перехватил падающую ладонь. Рассмотрел женские пальцы, тронул содранные на тренировке костяшки.

— Ты дралась, — и здесь не было обвинения, скорее грустная усмешка. Он не заставлял её невысказанными словами ненавидеть себя за эгоизм и скрытые желания. Вместо этого он потянулся к маленьким ссадинам и коснулся их губами. Он действительно любил её недостатки, и это стало последним гвоздем, что он вбил в гроб её принципов.

Лайт дернулась, и Кирилл почувствовал толчок в грудь. Женя оттолкнула его, но только для того, чтобы прижать спиной к стене. В следующее мгновение он ощутил жар её внезапного поцелуя. Задыхаясь под ее губами Верховский был счастлив — он снова смог ее спровоцировать.

Дёмина опять боролась, пытаясь что-то кому-то доказать: то ли себе, что плевала на свои же правила, то ли ему, что наконец честна. Она терзала губы Кирилла, а волосы натягивала почти до боли. Именно так, как он мечтал всё это время. Потом стащила его чертов пиджак, схватилась за рубашку, расстёгивая и чуть ли не отрывая пуговицы. Парень ни секунды не сопротивлялся, принимая всё, что давала ему эта женщина, проигрывая по всем фронтам и выигрывая её всю одновременно. Он знал, что, когда Лайт устанет, он будет ещё полон сил и отыграет своё. Когда дело касается мести, он всегда терпелив.

Они ввалились назад в гостиную, пошатываясь, прижались к новой стене. И так снова, и снова. Кирилл пересчитал своими лопатками все стены этой чертовой белой комнаты, пока его не придавили к дивану. Женя разместилась сверху, и он наконец запустил руки в её потяжелевшие от влаги волосы. Пахла она чудесно — утренним душем, свежестью и собой.

Лайт тут же выпуталась из его рук, наконец осмелившихся прикоснуться к ней. Кирилл сдавлено и разочарованно прорычал что-то невнятное, но та отстранилась лишь на миг, чтобы снять с себя футболку..

Светлая, полупрозрачная кожа ассоциировалась у Кирилла с морозным днём, чистейшим и искристым снегом на солнце. Переливы розового — её лицо, покрасневшее от возбуждения, как будто она смущена, как будто это он набросился на неё и целовал, как обезумевший. Нежно-розовые соски в тон к её волосам, восхитительная грудь.

Утреннее низкое солнце заливало комнату и силуэт Жени так ярко, и Верховский наконец понял, почему она любит столько солнечного света. В нем обнаженная женщина прекрасна. Если и спать с с ней, то только так — в лучах солнца.

— Женя, блядь, как можно быть настолько прекрасной? — он правда впервые спросил это вслух? И пьянея от своей же наглости, продолжил, — Всегда… Хочу тебя до одури…

— Заткнись, — прошептала женщина, и в её тоне было больше просьбы, чем грубости.

Она покраснела ещё сильнее, гребаная Дёмина. Смущалась? Сука. Это потрясающе.

Та чувствовала, как её щеки болезненно наливаются кровью, даже уши, наверное, были уже пунцовыми. Господи, мальчишка, лежащий под ней в расстегнутой рубашке и со спущенными брюками, с наглым взглядом и таким же языком… Верховский, мать его…

Кирилл тёплыми ладонями очертил изгибы её тела, груди, рёбер, талии. Остановился там, где пальцы, казалось, могли сомкнуться кругом. Потом ладони легли на бедра. Снова твердость косточек её таза под тканью, впивающаяся куда-то глубоко в душу. Под правым большим пальцем с острой четкостью проступала капля пирсинга в пупке. Он сжал зубы, выгибаясь под Лайт и крепко удерживая на месте. Упираясь в женщину уже болезненно напряженным членом, он выбил сдавленный выдох из нее. Ещё не стон, но уже близкий к нему.