– Мне нечем вам заплатить, – говорю я.

Она тянется ко мне и без спроса берет меня за руку, проводя своими костлявыми пальцами по линиям на моей ладони.

– Ты рождена под счастливой звездой, – говорит она.

«Счастливая», «тебе повезло». Сколько уже раз я это слышала?

– Но ты познала сильное горе.

Я нервно поежилась. Как она может знать?

– Ты познаешь мир, – добавляет она. Довольно самонадеянное предсказание в наше время. – Но сначала будет болезнь – и кое-что будет сломано.

– Сломано? Кость, например? – спрашиваю я. – И кто заболеет? – Она машет головой, ничего не говоря. Почувствовав внезапное беспокойство, я встаю. – Спасибо, – торопливо говорю я.

Я иду к Астрид, которая кружится с Тео, чтобы немного развлечь его.

– Что она сказала? – любопытствует Астрид, хотя любопытство ей не свойственно.

– Ничего полезного, – смущенно отвечаю я.

– Не понимаю, почему ты веришь в это, – презрительно усмехается она.

«А я не понимаю, почему не веришь ты» – вот что мне хочется ответить. Но боюсь, это прозвучит грубо.

– Мне нравится, что я могу узнать о том, что еще не известно, о том, что произойдет в будущем.

– Будущее наступит и само, совсем скоро, – отвечает она.

Удаляясь от территории цирка, мы идем в лес, пробираясь через деревья. Лес здесь гуще, чем казалось издалека, здесь растут хвойные деревья и каштаны. Он не слишком отличается от того, через который я пробиралась той ночью, когда взяла Тео. Однако снег уже стаял, и маленькие травинки и сорняки уже поднимаются над влажной землей. Сквозь ветви деревьев, усыпанные первыми зелеными почками, пробивается свет. Где-то среди низких кустов шуршит какое-то животное, лиса или, возможно, ежик. Если бы тогда погода была такой же хорошей, как сейчас, я бы не упала без сознания и никогда бы не попала в цирк.

– Еще я хотела поискать какой-то еды для Тео в городе, – говорю я Астрид. – Рисовых хлопьев или свежего молока.

– Сегодня воскресенье, – замечает Астрид. Я киваю. В этом вся проблема: в единственный день, когда я могу выбраться в город, большая часть магазинов будет закрыта. – Конечно, всегда есть черный рынок…

Я слышала о нем с тех пор, как была оккупирована наша деревня, а также когда была в женском общежитии и на вокзале: люди нелегально и по завышенной цене продают товары, которых нигде не достать.

– Я даже не знаю, с чего начать, если захочу найти его. – У меня опускаются плечи. – Возможно, если спросить у кого-нибудь в городе…

– Нет! – отвечает она резко. – Ты не должна делать ничего, что вызовет подозрения. Если ты попадешь не на того человека, могут начаться опасные расспросы.

Вскоре лес расступается, выходит к реке. На обоих ее берегах растут ивы, они загибаются вниз, но не касаются зеркальной поверхности темной воды.

– Вон туда, – говорит Астрид, останавливаясь и показывая мне немного изогнутый деревянный мостик, который обозначает границу с городом.

– Ты не пойдешь со мной? – расстроенно спрашиваю я. Было бы гораздо легче и приятнее пойти в город вместе.

Она качает головой.

– Лучше не попадаться на глаза.

Не понимаю, она о себе, о Тео или об обоих. Она продолжает думать о том немце, который приходил на представление в тот первый вечер? Но ее глаза продолжают с тоской смотреть в сторону города.

– В любом случае, кто-то должен присмотреть за Тео, – напоминает она. – У тебя ведь с собой документы?

– Да, – хлопаю по своему карману.

– Будь осторожна. – Она хмурится, рассматривая мое лицо. – Постарайся ни с кем не разговаривать.

– Вернусь через час, – говорю я, целуя Тео в макушку. Он протягивает ко мне свою маленькую ладошку, как бы говоря: «Возьми меня с собой». Ощущение, что с каждым днем пелена с его глаз спадает, и он видит мир, и все больше понимает, что в нем происходит.

Мое сердце готово разорваться здесь и сейчас, когда я нежно сдавливаю его пальцы.

– Тебе нужно идти, если ты хочешь все успеть, – поторапливает Астрид. Я еще раз целую Тео и отправляюсь к подножию холма, на котором расположен Тьер, карабкаясь по крутой тропинке, петляющей между расположенными вплотную к дороге разными домами – кирпичными и деревянными – со ставнями пепельного цвета. Из-под стрех доносится воркование куропаток. В воскресный полдень на главной улице тихо, ведь все магазины закрыты. Старушки в шалях потихоньку пробираются на главную площадь, где стоит церковь в романском стиле.

Все выглядит до странного нормально – кафе, за круглыми окнами которого ухоженные женщины попивают кофе, откусывая от печенья Мадлен[26], мужчины, играющие в петанк на островке травы посреди площади. На углу мальчик десяти-одиннадцати лет продает газеты.

Отель – это не просто большой пансионат, а два прилегающих друг к другу здания, которые объединили, сломав стену между ними. Я беру у хозяина ключ, он, похоже, знает, что делать, хотя я не сказала, зачем я пришла. Был ли он на одном из наших выступлений, или же что-то во мне выдает мою принадлежность к цирку? Я прохожу по маленькому холлу, плотно набитому гостями, они сидят на стульях, курят, облокачиваясь на стены. Цирку повезло, что ему вообще достались комнаты – отель полон беженцев, которые бежали из Парижа еще в начале войны или из деревень на самом севере, которые были разрушены бомбежками и боевыми действиями. «Исход» – как называла это Астрид. Как бы то ни было, они не вернулись, остались здесь, просто потому что у них не было дома или места, куда можно было пойти.

Комната на втором этаже узкая и простая, с плохенькой кованой кроватью и каплями воды после предыдущей посетительницы, которая не вытерлась как следует. Я быстро раздеваюсь, смахивая с себя вездесущие опилки, которые каким-то образом оказались у меня под юбкой. Останавливаюсь, чтобы рассмотреть себя в зеркале без одежды. Мое тело стало меняться от тренировок, как Астрид и обещала: оно уплотняется в одних местах и растягивается в других.

Но не только моя физическая форма изменилась благодаря трапеции: с тех пор, как мы выехали в тур, я обнаружила, что работаю усерднее и постоянно думаю о выступлении. В течение нескольких часов после выступления я чувствую воздух у себя под ногами, меня как будто не отпускает. Мне даже снятся сны о трапеции. Иногда я резко просыпаюсь, пытаясь ухватиться за перекладину, которой нет. Навязчивые мысли преследуют меня и во время бодрствования. Однажды ночью я даже прокралась на сцену. Мне казалось, что на меня смотрят со всех сторон, хотя в шатре никого не было. Только лунный свет проникал внутрь. Глупо с моей стороны тренироваться одной: случись что, никто бы не заметил и не позвал на помощь. Но многочасовых тренировок днем мне было недостаточно.