на дне провала. Волосы у него на голове встали дыбом, зубы лязгнули. Кажется, он даже прикусил себе язык. Матерь божья!.. Христос спаситель!..

Время шло. Константин лежал ничком. На него никто не покушался, никакие звуки не нарушали тишину безвременья. Ни крик птицы, ни шуршание ежа. Может, попробовать встать?.. Он поднял голову, но, окинув взглядом инфернальный пейзаж, предпочел снова уткнуться носом в землю.

Так-так. И этот человек называет себя ученым, исследователем. Претендует на принадлежность к интеллектуальной элите. Первый же soulth[69] настолько выбил тебя из равновесия, что ты едва не наделал в штаны. Хорош, нечего сказать!.. Понукая себя таким образом, Константин приподнялся на локтях, подполз к краю провала, с трепетом озвучил некий родившийся в сознании молитвенный сумбур… после чего посмотрел вниз.

Этого следовало ожидать. На каменном полу подземелья желтели осенние листья и больше ничего. Совсем ничего. Никакого простертого в неестественной позе тела – тела молодого мужчины в синих джинсах и куртке нараспашку. Никаких следов крови, сочащейся из раны на затылке. Никаких обломков костей, торчащих из порванного, пропитанного кровью рукава. Сухие дубовые листья – и ничего более. С глубоким вздохом Константин встал на четвереньки, а еще через минуту выпрямился во весь рост.

Пора выбираться отсюда. Ты видел достаточно, о да, вполне достаточно для одного дня. Обод непременно захватим с собой, хотя бы один. Оуэн будет в восторге. Надо же, как все замечательно устроилось. Когда ты появишься в гостиной – весь ободранный, рваный, грязный как черт – бережно прижимая к груди свой трофей, все станет ясно без вопросов. Ты побывал в диком, неисследованном краю. Ты шел, оступался и падал. Ты срывался в пропасть. Ты… спокойнее, спокойнее, не перегибай палку. Просто ты решил прогуляться по склону Бен-Булбена, набрел на один из бесчисленных заброшенных ратов, не пожалел времени на его детальный осмотр – и вот вам результат. Отличная работа, мой мальчик! Отличная работа.

Равнина у подножья Бен-Булбена залита лучами заходящего солнца. Никаких признаков дождя. Пристроив бесценный обод на заднем сидении, Константин садится за руль и вскоре выезжает на трассу номер пятнадцать, проложенную вдоль побережья Донегал-Бей. Само побережье – это черные базальтовые скалы и мелкий белый песок. Он спускался туда в июле вместе с Иркой. День был по-летнему жаркий (явление для Ирландии достаточно редкое), они долго плавали, а потом в пещерах… Нет, это просто наваждение какое-то. И как от него избавиться, одному богу известно. В срочном порядке жениться на Анне Тереховой? Да он всей душой, хоть завтра. Побольше бы еще уверенности в том, что это и есть наилучшее решение проблемы.

Но он-то знает, вот в чем беда, что наилучшим решением (лично для него) является двоеженство. Ах, pardon. Это было бы чудовищной ошибкой. На самом деле он имеет в виду нечто другое, а именно: сделать своей королевой, своей законной супругой Анну Терехову (с добросовестным исполнением супружеских обязанностей, а как же иначе), а Ирку держать где-нибудь в сарае или в подвале. Посадить на цепь, хорошо кормить, держать при ней немую нубийскую рабыню, чтоб мыла ее, причесывала и все такое. А самому спускаться время от времени, драть ее как сидорову козу и иметь во все дырки. Да, это была бы не жизнь, а просто сказка из «Тысячи и одной ночи».

Начав думать об Ирке, он уже не может удержаться от того, чтобы не вспомнить ее пышные, белеющие в темноте ягодицы, упруго подрагивающие под ударами его члена… лицемерные стоны и умоляющие возгласы: «о, нет-нет…» То она хрипло выкрикивает, задыхаясь от нетерпения, как разъяренная вакханка: «давай же, мать твою! всади мне покрепче!..» То, всхлипывая, бормочет тоном несчастной маленькой девочки, изнасилованной пьяным солдатом: «бог мой, я умираю… я сейчас умру…» Что ни говори, а это в ней есть. То же самое, что ощущается при взгляде на Дэймона – вкус разврата.

И только сказав себе это, Константин осознает, что все это время свободной частью сознания не переставал думать о Дэймоне. Сила отчаяния, вынужденное бесстрашие… Неправда, ты сам хотел этой драки, одноглазый демон. Хотя по тебе и не скажешь, что ты большой любитель мордобоя. Решил испытать меня? Или себя? Будем надеяться, тебе это удалось.

* * *

Конечно, Оуэн был в восторге. В восторге были и все остальные, включая Ирку, которая только что выкрасила свои длинные ногти в кроваво-красный цвет и по этой причине не позволяла к себе прикасаться. На протяжении получаса Константин в красках описывал им свои похождения, после чего заявил, что валится с ног (тут особо преувеличивать не пришлось), и удалился под аплодисменты публики.

Уходя, он продолжал слышать за своей спиной звучный, размеренный голос Оуэна:

– В колеснице (carpat) возничий (arae) сидел впереди, воин (eirr) позади него. Сами эти термины первоначально имели смысл «тот, кто сидит впереди» и «тот, кто сидит позади». Колесница имела два колеса (droch или roth), окованных металлическим ободом-шиной (fonnaid)… что мы здесь и имеем, совершенно верно… Основой колесницы служили два длинных шеста (feirtsi), на которых был укреплен собственно корпус (crett), возможно, плетеный…

Ну, что ж. Вроде бы все получилось. Посмотрим, что будет дальше.

– Рат на приморском склоне? – задумчиво переспросил Оуэн поздно вечером, когда они оба, не сговариваясь, вышли на веранду выкурить по сигаретке. – И как там сейчас? Спокойно?

– В каком смысле? – приподнял брови Константин, хотя лучше кого бы то ни было знал, в каком смысле.

Оуэн проницательно усмехнулся, и Константин рассказал ему о смутном ощущении присутствия чего-то грозного и непостижимого, которое не покидало его в стенах рата и в непосредственной близости от него, а также о замеченном им несоответствии во времени – времени, в котором пребывал рат, и времени, из которого явился Константин.

– И мне показалось, – закончил он с чувством неловкости, – что этот хозяин, или дух места, не хотел меня отпускать. Он пугал меня и дразнил…

– И что же ты сделал? – спросил с интересом Оуэн.

– Ничего, – сердито ответил Константин. – Прочел «Отче наш».

– Послушай моего совета, Константин, – мягко сказал Оуэн. – Не ходи больше к Бен-Булбену.

– А что может случится?

– За три недели до Самайна может случиться все что угодно.

– Но ты же не думаешь…

– Что я думаю, не имеет значения. Более того, не имеет значения, что думаешь ты сам. Просто обходи это место стороной, ладно?

Он пообещал, что так и сделает.

* * *

– Что такое? – спросила Ирка озабоченным шепотом, когда он тихо охнул и замер над нею со стиснутыми зубами.

Увы, она слишком сильно сжала коленями его