Мор окидывает глазами мой наряд – лимонно-желтый топ и свободные штаны в цветочек, в которых я выгляжу как дитя любви опереточной дивы и цыгана – но потом его взгляд скользит вверх и останавливается на уровне моего рта.

Вспомним прошлую ночь.

Я словно заново чувствую его палец на губе, вспоминаю последовавший за этим без пяти минут поцелуй. Нам не раз приходилось переживать вместе разные ситуации, оказываться очень близко, и каждый из таких моментов порождал разные эмоции. Но то, что произошло между нами прошлой ночью… (я чувствую, как теплеют щеки). Похоже, что это останется со мной надолго.

Вид у Мора подавленный, словно он сожалеет о чем-то, но мне не узнать, о чем именно.

– Ты поела? – спрашивает он.

Я прочищаю горло.

– Ага, – я рада возможности переключиться на что-то кроме нас двоих.

Опомнись, Берн, нет никаких «нас двоих».

– Я набрала еды с собой, – добавляю я.

Седельные мешки полны разного добра. Я прихватила еще и спиртного, вопреки маленькой вчерашней вечеринке.

– Хорошо, тогда мы можем выезжать.

Мы покидаем дом и возвращаемся на берег, Джули бредет за нами. Не могу удержаться, и невольно ищу глазами то место, где я пыталась поддержать раненого Мора. Отсюда мне, конечно, не видно, но так и кажется, что капли крови, окрасившие песок, до сих пор там и никуда не делись.

Я кошусь на всадника, его жеребец тычется мордой мне в спину.

– Поговорим о вчерашнем вечере? – спрашиваю я.

У него ходят желваки по скулам. Так проходит секунда, вторая, третья, четвертая…

– О чем ты хочешь поговорить, смертная? – наконец произносит он.

Ясно. Значит, утром произошла перезагрузка. В беспощадном свете дня я снова стала заклятым врагом Мора, а он – моим.

С минуту я изучаю его, потом вздыхаю. Не знаю, чего я хотела, но вряд ли этого.

Я решаю отстать и поравняться с Джули, но Мор хватает меня за руку. За какое-то мгновение мое воображение успевает буйно разыграться. Я даже снова чувствую предательское порхание в животе.

Выходит, возвращаться к тому, что было раньше, всадник тоже не хочет?

Но вместо того, чтобы заключить меня в объятия, он закидывает меня на коня и через секунду вскакивает сам.

Не успев взмыть до небес, мое сердце ухает вниз.

Почему я так реагирую? Будь он проклят, и будь проклято то малодушное, гаденькое нечто, которое я к нему испытываю. Поверить трудно, что вчера я имела глупость пожалеть его, как будто он жертва, а не зачинщик.

Как обычно, Мор придерживает меня одной рукой, но даже это касание сегодня кажется неправильным. Безликим и холодным. Даже когда он терпеть меня не мог, то буквально кипел от ненависти. А сейчас его прикосновение – холодное, совершенно безразличное. Да я скорее глаза себе выколю, чем оставлю все как есть.

Всадник цокает языком, и Джули резвой рысью направляется по берегу к воде. Не успеваю я сообразить, что обратный путь нам тоже предстоит по волнам, как мы уже над водой.

Попытка посмотреть вниз оканчивается приступом морской болезни при виде ряби на воде. Но я, подавив тошноту, продолжаю смотреть на океан, ожидая, что он вот-вот решит подчиниться законам физики и поглотить нас. Впрочем, вода неуклонно остается твердой, как камень.

Только когда мы минуем полосу прибоя, я начинаю догадываться, что тошнит меня не от морской болезни.

Бог мой, конская рысь и похмелье не сочетаются.

Джули качается подо мной, и все, что у меня в желудке, бултыхается вместе с ней, вправо, потом влево и снова вправо.

Не подниматься, мысленно приказываю я оладьям в желудке.

Дышу через нос. Сейчас все пройдет, сейчас пройдет…

Нетнепройдетстойстойстой…

Я свешиваюсь набок. Внезапно все тело сотрясает судорога, но вместо рвоты – падение. Я соскальзываю с Джули и лечу вниз.

– Сара!

Я с шумным всплеском погружаюсь в соленую воду, и первое, что приходит мне на ум – какой же ледяной, оказывается, Тихий океан. Кошмарно холодный. Вода не должна быть такой холодной. По сравнению с ней все ледяные омовения, которые мне приходилось совершать после наступления конца света, не более чем приятные теплые ванны.

Начав погружаться в темные глубины океана, я, парализованная холодом, наконец понимаю, что я тону. Вода больше не повинуется той неведомой сверхъестественной силе, что позволяет всаднику скакать по ней, как по тверди.

Если на то пошло, кажется, вода заглатывает меня с жадностью, как жертву за то, чтобы всадник добрался до суши невредимым.

Только придя в себя на суше, я осознаю, что всадник меня спас. Да и нет у меня времени сосредоточиться на этой незначительной детали: торопливо перевернувшись на бок, я извергаю на песок содержимое желудка вместе с соленой водой, которой успела наглотаться.

Прощайте, оладушки.

Меня тошнит до тех пор, пока я не чувствую, что желудок полностью опустошен.

– Не смей пытаться убить себя! – Мор грозен, как туча, с мокрых волос капает морская вода. Он, кажется, обезумел от ярости, а глаза… ах, какие же синие у него глаза!

Я растираю шею, горло саднит.

– Я и не пыталась, – скрежещу я ответ.

– Ложь! – гремит он. – Я видел, как ты бросилась с коня.

– Меня затошнило, – выходит очень хрипло. – Только и всего. И вообще, какая тебе разница? – уставившись на него, я морщусь и пытаюсь подняться на дрожащих ногах. – Ты сегодня ясно показал, что тебе нет до меня дела.

Предполагалось, что последние слова я только подумаю. Про себя.

Всадник пристально смотрит на меня и хмурится.

– Страдание…

Я поникаю, опустив голову.

– …для живых. Да запомнила я, запомнила.

Мор хватает меня за подбородок, заставляя поднять на него взгляд. Его глаза гневно сверкают.

Совершенно неожиданно он рывком притягивает меня и целует.

Поцелуй жесткий. Сердитый. Почти властный. Подозреваю, что это единственный тип поцелуев, который может нам подойти.

Только после этой мысли меня ошарашивает другая: Мор целует меня, его губы прижаты к моим, он лихорадочно прижимает меня к себе.

Я невольно хватаюсь за него заледеневшими руками, пытаясь удержать равновесие.

Он целует меня.

И я не нахожу сил оттолкнуть его и, снова выкрикнув пожалуйста, заставить прекратить это.

Я не хочу, чтобы это прекращалось.