к себе отвела, посадила и говорит так строго: и что же ты все летаешь, дурачок. Потом чаем напоила с печеньем. Больше я к ней не лазил и на улице здоровался, когда она мимо проходила. А эти двое подбежали уже после и спрашивают: мол, как тетя Мыло задницу намыливает? Я им рассказал, что ничего она не намыливает, а чаем со вкусным печеньем угощает. Им и завидно стало.

– Работу искать где будешь? Дим, ты не обижайся только. Я пятнадцать лет на разных стройках работаю, но таких, как ты, нигде больше не видел. Почему после тебя всегда надо переделывать? За что бы ни взялся: косяк покрасил, гвоздь вбил, цемент приготовил… Может, ты и впрямь сова? С крыльями вместо рук. Вот молоток и не держится.

– Может, и сова.

* * *

Дима расчистил землю от опавших листьев и обрывков газет, лег на бок, немного согнувшись. Вся природа его ждала и ценила. Он чувствовал, что делает все правильно, что в данный момент он должен быть именно здесь, что ничего иного нет и идти некуда. Тусклое неровное солнце его согрело и поддержало.

Дима закрыл глаза. Он оказался среди старых дворов с ворчащими соседями и надоедливыми неинтересными сверстниками. Он бежал над этим всем, маша руками, словно крыльями, глядя на недоумевающих соседей. Они пытались его поймать, но он улетал, повторяя: «Угу-угу! Сова прилетела». Казалось, его уже настигали, грубо тащили вниз, но он вырывался с хохотом и радостью новой свободы. Небо его принимало, пусть и низко, не как птиц. Дима почувствовал, что должен лететь туда, что его ждут. Он полетел над железной дорогой, над поездами, тропинками, маленькими будочками. В тех местах, где складывались огороды, он нашел место почище, присел, а потом и лег на бок, немного согнувшись.

Открыв глаза, Дима увидел волнение всего вокруг: земля готовилась к чему-то напряженному, неприятному. Солнце ушло, стало холоднее. Волновались и трава, и даже разбросанные обрывки газет.

– Я знаю, что сейчас будет, – прошептал Дима. – Не бойтесь, мы спрячемся, он нас не заметит.

Волнение звучно пробежало по рельсам. Вдали появился поезд. Дима спрятался за самое большое дерево и махнул рукой, шепнув еще тише:

– Здесь нормально: кто хочет, прячьтесь со мной.

Шум все усиливался, поезд приближался. Воздух, пропитанный кленовым сиропом, задрожал, сердце Димы заколотилось. Он понимал, что именно в этот момент в окне должен появиться машинист, выискивающий его за деревьями своим усатым взглядом. Вдруг Дима услышал, что поезд тормозит. Тормозит с громким скрипом – пронзающим, неприятным. Дима закрыл уши руками. Воцарилась тишина. Поезд стоял напротив того самого места, прямо рядом с большим деревом.

– Ну и зачем ты снова сюда пришел? – донесся голос из кабины машиниста.

Дима отчетливо все услышал. Он плотнее прижал к ушам ладони.

– Я ничего не слышу, что там говорят, – крикнул он. – Ничего не слышу.

– Все ты слышишь, – опять донеслось из поезда.

– Ничего не слышно! – прокричал Дима.

– Хотел подсказок? Так получай их!

– Не слышу никаких подсказок…

– Первая подсказка. Не надо сюда больше приходить.

– Я ничего не услышал. – Дима зажимал уши все сильнее, но все равно мог четко разобрать слова, доносящиеся из поезда.

– Вторая подсказка. Не надо сюда больше приходить. Понял? Ну все. Привет тете Мыло.

Поезд заскрипел и сдвинулся с места. Дима выглянул из-за дерева, посмотрел на кабину машиниста, увидел невозмутимую физиономию усатого, спрятался обратно. Со лба тек пот, голова кружилась.

– Ну и подсказки, – сказал сам себе Дима. – Как их понимать-то? Что он сказал-то вообще? – Дима вопросительно посмотрел на кусты.

Все волнение прошло. Природа зажила своей прежней жизнью, забыв о произошедшем. Дима встал и пошел в сторону станции, осмысляя услышанное. Пустой перрон встретил Диму обычной прохладой и равнодушием. Дима присел на мокрую скамейку и уставился в железнодорожную даль. Там не было ни людей, ни животных, ни поездов. Свежий воздух наполнил голову, дышать стало легко.

Дима поехал из этого места с легкостью, но и с недоумением. Подсказки он получил, но что с ними делать – так и не понял.

Весь вечер и всю ночь он размышлял над произошедшим. Только под утро заснул, даже провалился в сон без видимых образов. Перед ним теперь открывался новый мир, полный ясности и свободы. Он собрал вещи и вышел из дома.

– Куда едешь?

– В город для начала. Нормальную работу найду. Не понимаю: раньше люди работали на нормальных работах, деньги получали, еду покупали, а потом ели ее, еду эту. А сейчас что? Ни работы, ни еды – только булочками давись с кефиром.

– Ладно, научу тебя жить, пристрою в одно место.

Диму повели по маленьким улочкам, городским трущобам, недовольным взглядам. Его встречали новые люди, провожали дальше, обещали хорошей интересной жизни, но с каждым шагом становилось все страшнее. Дима осознавал что-то новое, опасное, истребляющее появившуюся свободу. Он хотел было повернуть, побежать назад, сесть на электричку и оказаться среди знакомых сочувствующих ему трав. Но взгляды не позволили, привели на городской рынок.

– Здесь людей будешь зазывать. Работа не пыльная, стой да кричи, чтобы подходили и покупали: «Распродажа нижнего белья, подходим, покупаем!» Три часа кричишь – сотня в кармане. Шесть кричишь – две сотни. Заживешь!

– Хорошо, – ответил Дима.

– Ты надень вот это…

– О, похоже на курточку, что я на стройке носил.

– Вот видишь, ты человек опытный, за что и ценим. По секрету скажу: вот тем зазывалам не по сотне платят.

– Меньше?

– Значительно! Так что тебе повезло.

Все пошло хорошо. Дима встал в одном из уголков оживленного рынка, недалеко от лавки с нижним бельем, и начал выкрикивать фразу, которой его научили. Работа сразу ему понравилась. Он делал все правильно, зазывал удачно. Люди подходили, смотрели на него, а потом сворачивали к лавке. Некоторые даже что-то покупали. Изредка кто-то разговаривал с Димой.

– Я уже оглохла от твоих воплей, – крикнула ему продавщица из соседней лавки, – ты бы шел куда. Откуда ты только взялся?

Дима посмотрел на продавщицу. Это была молодая девушка, но с явным опытом на лице и теле. В ее глазах виделись особая глубина и покой. Тело было беспокойным, а глаза иными. Диме понравилось в ней абсолютно все, даже нелепая выбеленная прическа и намазанные ярко-красной краской губы. Эта краска напомнила Диме дни на стройке, когда он малярствовал, а коллеги на него ругались. Однажды он покрасил дверь краской такого же цвета, а оказалось, надо было красить ее в белый.

– Я раньше на стройке работал.

– Оно и видно.

– А ты здесь давно?

– Давно.