– Где-где… Вторуша еще в прошлом году по осени в море пропал. И с чего пропал? Погода была тихая, бабье лето. После осенних бурь карбас его пустой на берег выкинуло, и, сказывают, – Родька понизил голос, – борт у него топором проломлен.

– Ага, – сказал Обр-Лекса, – понятно.

– Федьке Свею по весне торговать воспретили. Вроде как подать не доплатил. Пришлый он был, снялся да уплыл восвояси. А нынче, я смотрю, и Семена Дальнего нет. Один только и остался кровопийца Харлам. Где ж это видано, две гривны!

– Так пошли, морду ему набьем, – предложил Обр, – все равно дело не задалось, так хоть удовольствие получим.

– Без толку, – махнул рукой Родька, – во-первых, сам видишь, охрана. А во-вторых, это и не он вовсе, это холуй его. Сам-то Харлам бережется. Зачем самому руки марать, когда холуев много.

– Так чего ж вы рыбу в город не возите? По своей цене продавать – прямая выгода.

– Умный какой! – буркнул вернувшийся к ним красный, распаренный староста. – В городе в этом за вход плати, за ввоз товара – особо, за место на базаре – само собой, да и не дадут тебе его, это место.

– Непривычные мы, – уныло протянул Жила, – всегда перекупщикам сдавали.

– Две гривны! Да лучше я весь улов в воду покидаю!

Обр-Лекса поглядел на город в высоте, на довольных, нагло ощерившихся охранников. Ишь, весело им! Прикусил губу, дернул за рукав старосту.

– Погодите, не кидайте пока.

– И че? Уснет ведь рыба-то. Иль согласиться?

– Не уснет. Водичкой полейте.

– И чего будет?

– Посмотрим.

Хорт нырнул в лодку, выбрал морского окуня-клювача покрупнее, красноперого, толстобрюхого, колючего. Обернул в мокрую рогожку, натолкал крапивы, чтоб не уснул, пробежал по упруго качнувшимся доскам причала и, поднырнув под рыбными возами, рванул по каменистой дороге вверх, к городским воротам. К воротам как раз подвалил большой обоз из самой столицы. Все стражники были при деле. Требовать входную плату у тощего подростка без всякой поклажи ни у кого охоты не было.

Сразу за воротами начинался громадный торг, куда обширней, чем в Больших Солях. Вначале Обр даже растерялся, сколько тут было всего: людей, лошадей, возов, каменных лавок, размалеванных полотняных палаток, шума, гама и резких непривычных запахов. Моря и главной бухты не было видно за высокой стеной, сложенной из почти нетесаных зеленоватых валунов. Но небо было ярко-синим, каким никогда не бывает на суше, а вместо ворон и голубей над толпой кружили белые чайки, высматривали, где бы урвать отбросы повкуснее.

Над всем стоял неумолчный упорный скрип, время от времени перекрываемый дружными невнятными воплями. Скрипели громадные колеса, укрепленные на верху стены, непрерывно тянули, наматывали и разматывали толстенные канаты. Обр удивился, подошел поглядеть. Оказалось, и тут все устроено мудро.

Городище строилось для того, чтоб отражать нападения с моря. Северная стена, нависавшая над бухтой, была самой толстой и ворот никаких не имела. Да и бухта не годилась для торговых судов, которым нужны удобные сходни, широкие причалы. Времена нынче стояли мирные, торговля наладилась, но хитроумные горожане, зная, что любые мирные времена когда-нибудь кончаются, ломать стену, строить ворота и широкие лестницы даже не собирались. Вместо того придумали подъемники, колеса из тесаных бревен, которые то спускали к причалам, то поднимали в крепость здоровенные сети, полные тюков и мешков.

Пробравшись на самый верх и полюбовавшись немного, как груз, покачиваясь, ползет вдоль стены, как его цепляют баграми и подтягивают к помосту, Хорт загляделся на медленно входившую в бухту невиданную многопарусную лодью. Зачем пришел, вспомнил, только когда соскучившийся клювач хлестнул его по ноге мокрым хвостом и забился, видимо намереваясь дорого продать свою жизнь. Тогда последыш Свена перехватил рыбину покрепче, сбежал со стены по пологому настилу и окунулся в самую гущу торга. Потолкался у прилавка с яркой глиняной посудой. Поглазел на конскую сбрую (уздечка там была красоты неописуемой, тонкая, прочная, с серебряными накладками). Под рукой стянул толстый пупырчатый огурец и, смачно хрупая, отправился искать рыбный ряд. Нашел, конечно, по запаху и обилию развеселых зеленых мух. Впрочем, весело было здесь только мухам. Остальные чувствовали себя неважно. Рыбка продавалась сушеная или соленая, видать, еще из прошлогодних запасов. Свежей рыбой торговали всего в трех местах, но, приценившись и поглядев на гладкие морды торговцев, Обр живо смекнул, что все это люди того же Харлама. Цена у них была одна, и держали они ее твердо, хотя круглоплечая горожанка в ярком платке с длинными махрами торговалась до того яростно, аж в ушах звенело.

– Семитка, больше не дам.

– Две семитки с денежкой.

– Две семитки за эту плотву полудохлую?!

– Всего две за этого прекрасного клювача. Свеженький, только что плавал. Две с денежкой – это еще мало будет.

– Две! Да еще с денежкой! За эту снулую рыбу! Да как у тебя совести хватает в глаза людям глядеть?!

Хорт прикинул, сколько навару выйдет, если взять весь улов по две гривны, а потом продавать каждую рыбку по семитке, а то и по две да еще с денежкой, и совсем разозлился.

– Слышь, тетка, – громко сказал он, – дурят здесь тебя. В глаза врут и не краснеют.

– А ты кто такой? – сразу вызверился торговец. На это Обр отвечать не стал.

– Разве ж это клювач? – упорно гнул он свое. – Во, гляди, вот это – клювач!

И сдернул рогожку. Здоровая красноперая рыба, сверкнув на солнце золотой чешуей, забилась так, что едва не вырвалась из рук. Подняв рыбину повыше, чтоб побольше народу видело, и отворачиваясь от хлещущего по лицу хвоста, Хорт постоял немного и скромно добавил: – И отдал всего-то одну семитку.

Горожанка кинула снулую рыбу торговцу, жадно уставилась на парня.

– Где взял?

– Да за воротами, на рыбацком причале, – улыбнулся Обр, – там как раз карбас подвалил с утреннего лова. Могу тебе, тетка, за две отдать. Без денежки. Я-то не ленивый, еще сбегаю.

– Перебьешься! – победно заявила тетка. – К рыбацкому причалу я и сама сбегаю. – Одной рукой подхватила юбку, другой – длинную корзину с крышкой и нырнула в толпу.

Обр хмыкнул, пошлялся еще среди набежавших зевак, потолковал про карбас со свежим уловом и невиданную дешевизну, между делом загнал опостылевшего клювача за полторы семитки, вытер руки о штаны и с чистой совестью пошел бродить по торгу.

Купил подержанные, но хорошие ножны. Надоело таскать нож в кармане или за пазухой. А теперь куда хочешь вяжи – хошь на руку под рукав, хошь на ногу.

Посидел в трактире, послушал разговоры. Маркушка учил, что такое всегда пригодится. И вправду, услыхал много интересного. Особенно разорялся сильно пьяный дядя, как выяснилось, тот самый Семен Дальний. Оказалось, городские власти, придравшись к тому, что его лошаденка наложила кучу аккурат под самой воротной аркой, в качестве штрафа воспретили ему возить груз через главные ворота аж на полгода, то есть как раз до конца путины. Будто другие кони не гадят. «Ну-ну, – подумал Обр-Лекса, – этот Харлам городскому старшине наверняка либо сын, либо брат, либо сват. Либо денег сунул так много, что старшина теперь перед ним мягким ковриком стелется».