– Так я и говорю, от тех мест недалече. Про Князя-волка слыхал?

– Не, не слыхал. Вранье все это.

– Может, и вранье, – мирно согласился рассказчик, – но врут складно.

Обр сидел очень тихо. Даже глаза закрыл. Под опущенными веками плясала красная пелена. То ли свет костра, то ли неотомщенная кровь убитых и оболганных Хортов.

Он медленно, глубоко вздохнул, поднял сосновую палочку, сунул в огонь и стал глядеть, как пламя ползет по черному дереву все выше и выше, как покрывается сизым налетом, белеет и осыпается пеплом тонкий кончик.

Сзади кто-то пихнул его, уселся рядом, дохнул в ухо пивным перегаром. Обр не глядя слегка отодвинулся.

– От кого бегаешь, парень?

Так. Быстро, горящей веткой в глаз и ходу, ходу! Подальше в лес, в темноту, в безопасность!

Совладав с собой, он осторожно покосился в сторону. Так и есть, снова этот недобитый четвертый наемник.

– Разуй глаза, дядя! Я не бегаю, я сижу. – Обр-Лекса пошевелил палочкой в костре и добавил: – Пить надо меньше.

– А ты не наглей! – наемник снова навалился на Обра плечом, ухватил за подбородок, резко развернул к себе. – Ноздри целы. Уши на месте. Не клейменый. Стало быть, не каторжный.

Хорт поневоле близко заглянул в пустые глаза, отражавшие рыжее пламя, брезгливо вырвался, поднимаясь. Наемник с силой надавил ему на плечо, вынуждая остаться на месте, резко задрал рубаху на спине.

– Не клейменый, но битый. Кто ж это так тебя?

Обр вывернулся, встал, одернул рубаху.

– Дед ума вложил. А отец с братьями добавили.

На этот раз чистая правда не помогла нисколько.

– Ой, врешь, ой, врешь! Родную кровь так никто драть не станет. И машешься ты не по-деревенски. Стало быть, солдатское мясо. От службы бегаешь. Наемник отвалился назад, чем-то очень довольный. – Да ты сознайся, парень. Я тебе не враг. Сам от вербовщиков две ночи в стогу прятался.

– Брось, – с той стороны костра пробубнил Жила, – молод он еще. Таких в службу не берут.

– Ха! А отчего ж тогда у парня спина как терка, будто он каждый день на «кобыле» лежал, правая лопатка палашом разворочена, а под седьмым ребром болт арбалетный наискось прошел?

– Протрезвись сначала, – хмуро сказал Обр-Лекса, – а уж потом шрамы посчитаем. Ты – мои, я – твои. Тебя, похоже, не болтом, а колом по башке приложили. Последние мозги вышибли.

Наемник зарычал, неуверенно приподнимаясь. Пока он боролся с собственными ногами, Обр спокойно развернулся и пошел прочь от костра.

Палашом его саданули лет пять назад, во время лесной облавы. За голову любого Хорта и тогда давали пятьдесят золотых. Княжеский всадник, с гиканьем гонявший последыша Свена по лесу, верно, думал, что мальчишка будет легкой добычей. Тогда Оберон Александр Хорт убил в первый раз.

Ну а болт… Болтом его с пьяных глаз шарахнул дядька Ольгерд, на спор паливший по воронам. Обр почти успел увернуться. Даже и не болело потом. Но шрам остался.

Он шел медленно, с ленцой, шаг за шагом, зачем-то считая их, пока за спиной не сомкнулись колкие ветки молодых сосен. Только тогда он сорвался и побежал. Стремительно, не разбирая дороги.

– Я все устроил, – отрывисто произнес Повелитель. – Как видите, это последнее из ваших условий. Надеюсь, что и вы будете также аккуратны в исполнении договора. Ваш Шарль или как его там…

– Карл Лаам, – почтительно поправил его собеседник.

– Как я и обещал, он получит Городище и его окрестности на серебряном блюде. Я бы предпочел, чтобы обошлось без жертв. Однако, полагаю, это из области мечтаний. Все эти прибрежные деревушки… При таком раскладе их существование попросту невозможно. Впрочем, число жителей невелико.

– Неизбежные потери, – прошелестел собеседник. – Ради общего процветания…

– И процветания рода Лаамов.

– Но ведь и ваши цели…

– Что до моих целей, о них позвольте судить мне самому, – улыбнулся Повелитель.

Совесть его была чиста. Благодаря ему и его доске справедливость в княжестве торжествовала гораздо чаще, чем позволяет устройство мира.

К утру Обр отмахал две-три версты по оврагам, зарослям малины и лесному бурелому, исцарапался, обстрекался крапивой, основательно вымок в незнакомом болоте. Этого хватило, чтобы он перестал бояться и начал думать. Разоблаченный Оберон Хорт, кругом виноватый беглый висельник, должен был и дальше нестись через лес, уходя от погони, жертва любого, кто захочет его выдать.

Зато рыбачок Лекса, который ни в чем не замешан и никому ничего не должен, на другой день спокойно стоял на причале под Городищем, прямо в глаза усмехаясь знакомой четверке наемников. Наемники сопровождали перекупщика, которому артель надеялась сплавить дневной улов. Перекупщик ругался с артельным старостой. На самом деле ругался староста Северин. Орал, хватал плотного, рыжеусого, добротно одетого мужика за грудки и выражался неумело, но смачно.

Вначале Обр особо не прислушивался. Задрав голову, он с любопытством рассматривал стену Городища, знаменитой на все княжество приморской твердыни. Стена эта, крепкая, построенная на диво разумно (уж в этом Обр понимал), венчала вершину холма в полуверсте от рыбачьего причала и упиралась в скалы длинного мыса с толстой башней маяка. Ходили слухи, что от крепости к маяку пробит подземный ход и башня эта не столько маяк, сколько форпост, с которого простреливаются обе здешние бухты и все подходы с моря. За мысом лежал основной порт, пристани для больших торговых и боевых лодий, но рыбацкие карбасы туда не пускали, чтоб не путались под ногами.

С причала видны были открытые южные ворота с уходящим от них столичным трактом. От тракта к морю по склону холма тянулась хорошо наезженная колея.

Тем временем староста метнул под ноги любимую праздничную шапку, да еще и пнул ее со всей дури.

Обр повернулся к Жиле.

– Чего это он?

– Того! – рявкнул Жила, которого тоже корежило от злости. – Две гривны за весь улов! Сроду таких цен не бывало.

Улов был неплох. Отоспавшись после праздника, артельные в ночь отправились проверять сети, поставленные загодя меж длинных кривоугорских мелей. Соль во всей деревне вышла, так что староста постановил рыбу продавать свежую. Да видно, не задалось.

– Нет таких цен, – согласился Родька, – в прошлом году Семен по три гривны брал, а Вторуша по все четыре. Правильный мужик, из наших, из Заболотских.

– Ну и где они?

Хорт покрутил головой. На причалах никого не было, кроме Харламова перекупщика с охраной да артельных из какого-то Устья-Сонного, угрюмо перегружавших рыбу на телеги, в сырые, переложенные крапивой рогожи.