Кажется, я иду против течения погруженная в свои мысли, неудобная обувь постоянно слетает, а влажные волосы свисают неприятными сосульками. Я сейчас выгляжу местной сумасшедшей, но прелесть большого города в том, что никому нет дела, во что ты одет. Общество давно перестало удивляться фрикам, разбавившим город. Останавливаюсь около таксофона и вставляю несколько монет, память на цифры меня не подводит, когда я набираю номер.

Спустя бесконечные гудки, наконец, слышу озадаченный голос, человек словно в прострации отвечает мне согласием на то, чтобы приехать и забрать меня отсюда. Использовав все свое монетное богатство, я иду снова к огромному аквариуму и сажусь на ближайшую скамью. Искусственные шумы волн, человеческая речь и голос диктора сливаются. Я бы рада закрыть глаза и спокойно устроиться на твердой поверхности.

– Мам, смотри она похожа на Роуз из «Титаника», – я очень четко слышу голос мальчика подростка, его внимание обращено на меня. – Она тоже потеряла своего Джека?

Я бы ответила, что я потеряла себя в этом мире, потеряла столько возможностей. Но в одном он ошибается, Роуз не была испуганна. Потеряв на том корабле свою любовь и прошлую жизнь, она обрела опыт, который, к сожалению, я не приобрела. Мне хватило суток пребывания в больнице, чтобы бежать, сверкая пятками, от удушливого воздуха неясного и страшного будущего.

– Эй, ты как? – знакомый голос девушки отвлекает меня от моего внутреннего монолога. – Пойдем, машина припаркована рядом, ты ужасно выглядишь.

Маленькая ручка малышки прикасается к моим коленям, она протягивает мне помощь, за которую я цепляюсь. Я все еще не разговариваю только потому, что боюсь, сейчас меня прорвет, как водосточную трубу, и ливень покажется детской шалостью на фоне моей истерики. Усевшись на заднее сидение рядом с Бри, я чувствую себя намного лучше. Она протягивает мне свою бутылочку, и показывает, что я могу воспользоваться ей. Успокаивающие флюиды и полное понимание, то, чем она сейчас делится. Дети, как никто иной, чувствуют наше беспокойство, тревогу и пропускают через себя. Но когда все проходит сквозь них, к тебе возвращаются положительные эмоции. Когда я захожу в маленькую съемную квартиру, оглядываю слишком простую обстановку, меня это не смущает. Человек живет так, как может, и съемное жилье не предполагает ремонт со стороны потребителя. Совсем маленькая прихожая заставляет нас столпиться на некоторое время и дышать друг другу в затылок. Сначала мы пропускаем Бри, потом прохожу я и следом Ханна. Она показывает мне следовать за ней, в то время как ребенок включает себе телевизор. В целом здесь очень уютно, тихо и чисто.

– Доусон с ума сойдет, если не найдет тебя. – Ханна подогревает еду в микроволновой печи, поворачивается ко мне лицом, опирается на кисти. – Погоди, я сначала принесу тебе нормальные вещи.

Она уходит, я не двигаюсь с места. Оставшись в больничной сорочке, я чувствую, как от меня несет болезнью и медикаментами.

– Держи, давай, ты поешь и потом примешь душ. И расскажи мне, что у тебя произошло. – Ханна ставит передо мной тарелку с супом.

– Я боюсь. Они столько всего говорят и подозревают. И мне становится до жути страшно. Но самое ужасное, я боюсь потерять Доусона. – Ложка замирает в моей руке. – Я поняла твои слова, то, что ты рассказала о вас с мужем. Эта связь, когда заканчивается ты или я. Есть мы. И если один из нас умрет…

– С чего ты вбила себе в голову эти глупости? Все же решаемо. Я не думаю, что тебя заперли там, чтобы прикончить. Черт, да Доусон поехал за своими вещами, просто, чтобы быть с тобой рядом постоянно. Об этом пришло сообщение от него с утра, он не спал, пока ты была в больнице, и сейчас ты снова думаешь о себе? Ты ни черта не поняла мои слова. Перестань думать о себе! Послушай, ты должна позволить мне сообщить твоему мужу, где ты. Он не заслуживает такого отношения к себе. – Она берет смартфон и выразительно смотрит на меня. – Лучше пусть вам будет страшно вместе, чем остаться в одиночестве. Вот, что я имела виду.

– Я сама ему позвоню. – Беру ее телефон и нажимаю вызов, с сильно бьющемся сердцем я слышу его голос. – Доусон.

Мой голос пропадает в его вопросах и тревожных нотках, рассеивается на миллионы молекул и частиц. Превращается в пыль поступков и хаотичных действий. Каждое его слово делает меня сильнее с каждой секундой.

– Я буду с тобой все время, пока ты будешь проходить лечение. Сейчас врачи в недоумении, куда ты пропала. Я им все объяснил. Мы вместе это сделаем, хорошо? – спокойно говорит Доусон.

Когда я ничего не отвечаю, он глубоко вздыхает.

– Давай отвлечемся, замрем во времени? Как на счет Северной Каролины? – спрашивает он. – Я очень хочу тебе показать волны.

Участь мужчины быть скрытным. Держать в себе все свои эмоции, закрывать за семью печатями переживания. Так, словно мужчина – это робот. Я настолько перенервничал в этот период, что собрать себя воедино становится сложнее с каждым днем все больше. Я не могу показать Эллисон, что страшно не только ей. Убежать из больницы, навести там столько шума, что говорить о страховке, которую надо покрыть вдвойне? Конечно, не самое приятное лежать в больнице. Когда эти стены тебе незнакомы, давят на тебя. Но надо задуматься немного о здоровье, последствиях, в конце концов.

То, что растет внутри нее – это доброкачественная опухоль миометрия. Субмукозная форма миомы считается одной из самых опасных из-за быстрых темпов роста. Медикаментозными препаратами возможна лишь приостановка увеличения и развития заболевания. Именно так выражается лечащий врач Эллисон. То есть, дисбаланс эстрогена и прогестерона спровоцировал запуск сложной цепочки реакций, которые привели к появлению зачатка узла. Когда мы получили результаты на онкологию, оба выдохнули так, словно на плечах был тяжелый груз, и мы уже не могли его тащить. Обрадоваться не успели, потому что врач предупредил, что фиброма растет, и есть вероятность перейти в ту же злокачественную опухоль. Мне кажется все слишком стремительным, я просто не успеваю за информацией. И нам необходима была разгрузка.

Я увез ее на 28 дней в Северную Калифорнию – такой вот метод изменения ситуации. Это не говорит о том, что мы пытаемся надышаться перед смертью или увидеть нечто, что станет последним на нашем пути. Нет, ни в ком случае. Мне хотелось устроить любимой положительный стресс, отвлечь от мыслей и ожидания. Самое сложное – это ждать, терпение и возможность не накручивать себя. Что, к сожалению, умеет не каждый. Вообще, этот поворот, совершенно неожиданно вписавшийся в нашу, жизнь должен был выглядеть, как прогресс. Но я никогда не желал и не хотел, чтобы мы окончательно помирились на этой ноте.

Меня вообще ничего не волнует, кроме нее. Проснуться и уколоть депо-форму в виде инъекции. Чтобы укол поддерживал концентрацию активного вещества в ее крови на протяжении всех дней лечения. Это может увеличить шанс обойтись без страшных последствий, но нам не дают гарантии. Опухоль должна уменьшиться в размерах на 50 процентов, ну хотя бы… Врач несказанно удивил, назвав миому «омолодевшим» заболеванием. Потому что все чаще выявляется у 25–30 летних пациенток, что негативно сказывается на их репродуктивном здоровье и способности к деторождению. Это, прежде всего, пренебрежение регулярными гинекологическими осмотрами приводит к достаточно поздней диагностике миоматоза, уже на этапе развития осложнений. Безоперационное лечение не для нас, но хотя бы привести к снижению скорости роста узла в матке, избавить от неприятных и болезненных проявлений, уменьшить миому, но, естественно, полного выздоровления ожидать не стоит. Удаление субмукозного узла, в любом случае, связано с его расположением, и прогнозы возможно узнать только во время операции.