Король немного помолчал, все так же глядя перед собой неподвижными глазами.

– Потом нас выволокли на платформу, подвели к гермодвери, начали открывать. Пока меня держали, их вытолкнули на ту сторону. Перед тем, как сбежать, я поставил растяжку в комнате для собраний. По слухам, пострадало четыре человека…

После этого разговора он был истощен, как после еще одной пытки. С минуту Николай прикидывал варианты, напряженная работа мысли ясно читалась на его лице. А после поднял на Эмиля тяжелый взгляд.

– По-человечески я все понимаю, но ты меня тоже пойми, мне политические дрязги разводить смысла нет. Я знаю, что сибирские перегибают, но тут, как говорится, кто барин, тот и прав. За лечение рассчитаешься трудовой повинностью – и иди себе на «Октябрьскую».

Похоже, Королю было абсолютно все равно.

Через несколько дней мне все-таки разрешили выйти из лазарета, и я на слабых еще ногах поплелся к себе в палатку. Станция встретила меня знакомым гомоном сотен людских голосов, стуком посуды и хохотом, доносившимся из бара. Вот ведь как оно – когда регулярно выходишь на поверхность, станция кажется тебе бетонной клеткой. Но когда проваляешься пару недель в душном склепе лазарета, выходя на станцию, ощущаешь пьянящий глоток свободы.

У самой палатки я задержался – хотел было войти, но спохватился. Вера, скорее всего, проводит большую часть времени внутри, и чтобы не застать девушку в неловком положении, я позвал ее по имени. Никто не отозвался. Я отодвинул полог палатки и осторожно заглянул.

Внутри никого не оказалось. Мой взгляд упал на растянутый свитер, небрежно оставленный на грязном, в следах обуви, полу. Стол, кровать, полки, да и вообще все вещи были покрыты многодневным слоем пыли.

Я вышел на платформу, собранный и готовый к атаке, как зверь перед прыжком. Я был готов воевать со всем миром, но сейчас мне был нужен только Джин. И я нашел его у общего костра, с ходу спросил, где Вера, но уже чувствовал, что ничего хорошего не услышу.

Джин развел руками с видом человека, который хотел бы, но не может ни на что повлиять.

– Пока тебя не было, приходили какие-то хмыри с «Сибирской». Рассказывали черт-те что, а как ушли, Степаныч девчонку твою к себе вызвал. С тех пор и нет…

Пульс в висках отмерял секунды. Значит, к Степанычу. Тем более, что у меня есть еще один повод к нему зайти.

Мой отчет лег на стол коменданта с таким звуком, что сразу стало понятно – я пришел не с миром.

– Очухался? – бросил Николай и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Ну, спрашивай, спрашивай.

– Где Вера?

Николай мельком взглянул на мой отчет, отложил бумаги в сторону.

– Гадюкой твоя Вера оказалась, – он пристально смотрел мне в глаза, оценивая мою реакцию. – Но ты, по ходу, в курсе.

– Да че она тебе сделает? Она даже не ходит.

– Слышь, ты, герой-любовник, защитник сирых и отверженных, у тебя мозг есть? Или ты тем, что между ног, думаешь? Гадюка – это не просто один неправильный выбор за всю жизнь, это куча всего. В том числе и связи с преступным миром друзья, враги, рычаги давления и шантажа. Может, она теперь и божий одуванчик, но если бы тот же Флинт… Да не смотри так, побеседовали мы с ней, и все. Вот я и говорю, если б Флинт стал тут народ резать, чтобы до нее добраться, уже не важно было бы, воровала она или нет. И даже если отбросить это все, мы своих инвалидов кормим, это наша обязанность, они поработали на общее благо. Но нельзя же надергать всех калек из метро и повесить их на шею работающего населения «Проспекта».

Я молчал.

– Да не мучилась она, мы же не звери. Иди. Вот еще герой, блин. На мою голову.

Захлопнув дверь в кабинет коменданта, я остался один. Без иллюзии поддержки на станции. Один в глухой пустоте мыслей, разбитый, без целей и смысла двигаться дальше. Один в пыльной пустоте палатки.

* * *

Дни бежали серой чередой. Королю назначили трудовую повинность сроком два месяца. Его прошлая веселость испарилась. Работал он, как машина, – четко и монотонно, с каменным лицом. В оружейной мастерской, куда его устроили, он ни с кем не сблизился и, кажется, уже за первую неделю успел перебрать, смазать и подправить все служебное оружие на станции. После этого перед ним поставили огромную коробку с гильзами.

Мы с рыжим теперь реже разговаривали, потому что слишком многое произошло. И еще, наверное, потому, что между нами осталось гораздо меньше неизвестного. Когда мы находились в одном помещении, чаще просто молча занимались каждый своими хлопотами, но сейчас я пришел по его просьбе.

– Вот это работенки тебе подкинули, – охнул я, глядя на груду блестящих цилиндров.

– На самом деле, я не смогу со всеми разобраться. Сделаю только те, что от ружей, дробовиков, и для револьверов, – в этот момент он тщательно взвешивал порцию пороха на миниатюрных весах. – У меня на «Октябрьской» машинка есть, прибор Сидоренко переделанный, вот ею можно и под калаш закатывать, – Эмиль перевел взгляд на меня. – Принес?

– Да принес, принес.

Я достал из рюкзака три килограммовых пачки селитры для удобрения. По требованию Короля мы ходили за ней на поверхность. Она входит в состав пороха.

– А на «Октябрьской» тебе кто таскал?

– Никто. Там ее другим способом добывают, – рыжий установил пулю в гильзу и после небольшой паузы добавил. – Тебе лучше не знать.

– В смысле?

– Она образуется за несколько лет на дне выгребных ям, если дерьмо вперемешку с трупами хранить, – он посмотрел на меня. – Да-да, все правильно. Потом все это добро надо еще выгрести и дорыться до селитры.

И зачем я только спросил?

– А вы тут трупы отдельно держите, – продолжил он, – так что придется тебя гонять.

– Да уж побегаю, – буркнул я, – ничего страшного.

Нужно было срочно менять тему, пока я не услышал еще что-нибудь познавательное.

– А как ты вообще этому делу научился?

– Был один человек, давно, на «Сибирской». Больше теоретик, конечно, просто книжек начитался, но в его время этого и не надо было уметь. Он после войны постарался свои знания на практике применить, а я пацаном возле него крутился, мне все интересно было, – Эмиль поставил наполненную гильзу на странную дырявую деревяшку со сквозным отверстием внизу, насадил поверх расточенную гайку и стал постукивать киянкой. – Расул его звали, хакас. Веселый дядька был, только голоса слышал. Все говорил, что должен был шаманом стать, поэтому с духами разговаривает. Не сразу поняли, что в том туннеле, где он провода срезал на медь, грибы галлюциногенные росли. Выжгли их потом к чертям, но человека было уже не спасти, он этими спорами не один год дышал и по чуть-чуть, незаметно сходил с ума. Потом увели его эти голоса куда-то. Так и не вернулся.