Но исследовать повадки местной фауны мне было совершенно некогда, да и не хотелось. Пробираясь вперед, через улицу, я все же не расслаблялся, ведь на пути могли быть и другие опасности. Например, бандиты-мародеры, жадные до чужого. Так, поминутно озираясь, я шел по улице, вдоль желто-черных зачахших деревьев. На асфальте, покрытом морщинами трещин, белели косточки мертвых птиц.

Время от времени Король принимался что-то бормотать, но я не мог разобрать ни единого слова.

Держись, Эмиль. Ты только держись. Уже недалеко.

Ориентиром мне служил давно разграбленный центральный рынок, я знал, что вход на «Проспект» должен быть напротив. В первые месяцы после войны я в составе группы ходоков обошел в окрестностях «Проспекта» и «Сибирской» каждый угол. С тех пор, конечно, углов стало гораздо больше. Пейзаж постепенно обновлялся – здания обваливались, разрушаемые гигантскими корнями деревьев, новая природа была нестабильна, и в гонке выживания одни виды вытесняли другие, меняя ландшафт и усложняя задачу по ориентированию. Места, которые были знакомы мне во всех подробностях, сейчас мало походили на картинки в моей памяти. Кажется, еще один дом обрушился за то время, пока меня не было на этих улицах. По крайней мере, я не помню, чтобы, когда был здесь последний раз, эта крыша провалилась внутрь, а фасад превратился в гору бетонных обломков с торчащими из них кусками арматуры, напоминающими переломанные кости.

Когда до цели оставалось буквально две сотни метров, мимо моего уха что-то просвистело. Я резко обернулся и выставил перед собой автомат. Но улица была пуста. Показалось? Я пристально вгляделся в нагромождения ржавых каркасов автомобилей и черные провалы окон. Никого.

Дождевые тучи окрасились красным. Скоро стемнеет, а у меня с собой нет запасных батареек. Не думаю, что имеющихся надолго хватит. Нужно торопиться.

Но не успел я сделать и пары шагов, как Бродяга завыл, привлекая мое внимание. Я раньше как-то не задумывался, насколько его вой похож на человеческий плач. Это внезапное наблюдение меня удивило, но сейчас важно было другое. Пес всеми тремя глазами уставился на что-то позади, а у меня зашевелились волосы на затылке. Чувствовать опасность, но при этом не видеть ее, – тут кто угодно запаникует. Я буквально кожей ощущал на себе пристальный взгляд. Кто-то затаился в городских руинах и ждет моей оплошности. Стоит мне повернуться спиной или броситься бежать, как он нападет. Я сделал шаг назад, не сводя глаз с улицы. Ничего. Никакого движения.

Я изо всех сил вглядывался в наползающие на город сумерки, но не видел никого живого, если не считать стаи шакалов, рыщущих в развалинах. От шакалов нас отделяло приличное расстояние, но Бродяга, судя по всему, чуял их.

– Идем, старик.

Пес с неохотой развернулся и зашагал рядом со мной, поминутно оглядываясь. А у меня внезапно усилилось чувство, что мне в спину кто-то пристально смотрит. Я привык доверять своим ощущениям. И если мне кажется, что за мной следят, то, скорее всего, так оно и есть. Сердце колотилось, как оркестровый барабан. Одной рукой я крепче обхватил Короля, а в другой сжал автомат.

Да, сейчас уже точно. Кто-то идет за нами. Следит. Не сводит глаз. Выжидает.

Я резко обернулся и осветил фонарем ближайшие дома и скелеты автомобилей. Вот оно! За перевернутым фургоном промелькнула тень. Нельзя было сказать точно, человек это или зверь, но здесь, на поверхности, я не видел между ними особой разницы. Здесь люди быстро превращались в зверей.

– Так, ребятки, сматываемся, – сказал я Бродяге и Эмилю.

Ноги покалывало, будто от электрического тока. Хотелось в ту же секунду броситься бежать изо всех сил, чтобы оказаться как можно дальше от того, чей взгляд буквально сверлил мою спину. Но даже если бы я был один и мог бежать, так поступать не стоило. Если нас преследует животное, оно может броситься, повинуясь охотничьему инстинкту. А мы – не жертвы, и мы не бежим в страхе. Поэтому отходим плавно, но быстро, по возможности укрываясь за остовами машин.

Тучи на горизонте рассеялись, а небо прочертила кроваво-красная полоса догорающего заката. Еще немного – и совсем стемнеет. Ну и хорошо. Ночь уже двадцать лет как время людей. Вот только не на поверхности.

До меня донесся ритмичный звук, напоминающий перестук колес поезда. Или биение чьего-то огромного сердца. Воображение живо нарисовало картину: гигантское бьющееся сердце размером с дом, спрятанное где-то в глубине разрушенных улиц. С нынешним разнообразием новых форм жизни я бы не удивился ничему.

Стук доносился слева, откуда-то из дворов, и с каждым шагом становился все громче. А ощущение чужого взгляда усиливалось. Кто-то подбирался к нам, укрытый подступающей ночью. И вот сейчас, прямо сейчас нужно бежать. Пока еще можно. Пока что-то или кто-то не подобралось достаточно близко, чтобы схватить нас. И я сорвался с места так быстро, как только позволяло мне беспомощное состояние Короля.

Я и так сносно видел в темноте, но впереди, в просвете между домами, от которых остались одни фасады, мерцал свет. И в его отсветах картина, которая открылась моим глазам, становилась еще более зловещей. Посреди дороги стояла фура, к которой был прибит человек в защитном комбинезоне сталкера. Из его рук торчали грубо выструганные кривые колья. Противогаза на человеке не было, лицо было залито кровью. Копья. Копья! Это же… орудие, мать вашу. Это же сделано людьми.

Я присмотрелся – сталкер, кажется, еще дышал. Нет, не кажется. Человек передо мной вдруг чуть приоткрыл глаза и захрипел. Я почувствовал, как каменеют мои мышцы, и сердце бьется через раз. Это случилось совсем недавно. Его убийцы были рядом.

Я ощущал себя крысой, загнанной в ловушку. И ловушка эта вот-вот захлопнется. За спиной слышались шаги. Тот, кто преследовал меня все это время, теперь шел не таясь. Знал, что бежать мне некуда.

В просвете между тем, что осталось от домов, я мог теперь рассмотреть большой костер, вокруг которого сновали люди. Настоящие, живые люди без всякой защиты. Я видел их лысые головы, старое тряпье и шкуры мутантов, служившие им одеждой. У многих в руках были дубины и копья.

Да, по метро ходили страшные байки о выживших на поверхности, одичавших за двадцать лет. Рассказывали, что они когда-то сбились в общины, а потом, год за годом, стали терять человеческие черты. Например, говорили, что эти дикари поклоняются старому танку как своему божеству. И едят людей. Но хотя я выходил на поверхность чаще многих, я видел их впервые. И знаете, это было намного страшнее серых чертей, потому что передо мной находились жестокие и приспособленные хищники, и самое главное – умные и способные развиваться.

Человек, приколоченный к борту грузовика, как бабочка – к листу картона, затих и посмотрел прямо мне в глаза. Перехватив этот затуманенный взгляд, я поспешно отвернулся. Зрелище того, как только что живое лицо с последним вздохом застывает и превращается в маску – не из моих любимых. Это будит во мне чувства, которые погружают меня в горькую рефлексию и которые сейчас были совершенно не нужны.