чувствую, что должен извиниться перед тобой за те неприятности, которые доставляет тебе Инга. Я уже говорил о том, что она не ревнует меня разве что к своему отцу, и потому тебе не нужно зацикливаться на всём, что она говорит. Думаю, даже не замечая тебя, я всё равно привлёк к тебе её внимание, и за это прошу прощения.

Нужно было быть полной невежей, чтобы не заметить искренность в его голосе и взгляде. Последнее меня больше смутило, чем обрадовало, но это просто личные ощущения, которые не стоило брать в расчёт.

— А вторая?

Барин непонимающе хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы говорили, что думали о двух вещах. Какая вторая?

— Это ты, — усмехается, но заметив, что я напряглась, поправляется: — Точнее, моё отношение к тебе. Я помню, что в первую нашу встречу тебе нагрубил, и тогда мне казалось, что я имел для этого все основания, но сейчас вижу, что никто не смог бы заботиться о бабушке лучше, чем ты, так что за это тоже извиняюсь. Но это касается не только твоей работы, но и тебя самой. Можно сказать, что слова Инги о том, как я на тебя смотрю, оказались пророческими.

Моё глупое сердце на секунду спотыкается, но я чувствую горечь: пусть и не осознанно, но я сейчас сама себе напоминала Марину, которая увела у сестры парня, наплевав на её чувства. Не уверена, что Инга что-то чувствует к Стасу — скорее, у них деловой договор, — но, тем не менее, она была первой, а я не хотела становиться разлучницей.

— Не так давно Инга сказала то же самое и о тебе, так что перед тем, как что-то решить, я хотел спросить, что ты ко мне чувствуешь?

— Что? — краснею. — Я к вам совсем ничего не чувствую!

— Правда? — улыбается. — Сашка была права — врать ты совершенно не умеешь. Но сейчас речь не об этом. Пару дней назад я осознал, насколько, в сущности, изменчиво моё будущее, которое я привык контролировать, и по-хорошему было бы лучше, если бы любая возможная симпатия осталась в этой комнате.

«Так оставь её здесь», — вот что я должна была сказать, потому что это правильно.

Но уж никак не…

— И что вы собираетесь делать?

— Всё зависит от тебя, — огорошивает. — Хватит ли тебе смелости признаться — себе в первую очередь — в том, что я тебе не безразличен.

Господи, неужели это всё происходит на самом деле? Или я просто где-то упала и заснула?

— Это даже в мыслях звучит дико… — с волнением шепчу себе под нос, кусая ногти. — А уж если его Барби узнает — тебе, Алина, точно не уйти отсюда живой!

— Поверь, я вполне могу забыть обо всём, что только что тебе сказал, и через два месяца Инга будет носить мою фамилию. Я готов нести ответственность перед женщиной, которую не люблю, потому что привык выполнять обещания. — Он подаётся вперёд, и мне приходится отпрянуть, чтобы наши лица не столкнулись. — Но сначала спроси себя, не будешь ли ты жалеть о том, что была такой упрямой и отказалась прислушаться к себе?

— И что, если я соглашусь? — спрашиваю неожиданно даже для себя. — Через два месяца ваша фамилия будет стоять в моём паспорте?

— Такой вариант годится только для кого-то вроде Инги, — качает головой. — У нас нет чувств — значит, незачем оттягивать момент. С тобой всё будет по-другому, поэтому ты, по меньшей мере, должна будешь научиться мне доверять.

И откуда он такой только взялся? С тех пор, как я получила нож в спину от Макса, мне казалось, что все парни именно такие — замечательные, пока не подвернётся более интересный вариант. Но для Стаса с этой точки зрения я не выглядела лучшим вариантом, потому что не имею того, что есть у Инги, и это казалось логичным, потому что у него не было причин обманывать: взять-то с меня всё равно нечего.

Больше ошеломляло то, что он готов рискнуть и, возможно, потерять всё, выбрав меня.

Не знаю, что я собиралась сказать, когда открыла рот, но ответить всё равно не успела: в доме послышался какой-то шум, который с каждой секундой становился всё громче. Чем ближе гремел голос, тем сильнее шевелились волосы у меня на затылке, потому что Ингу ни с кем не спутать, и вот уже на дверь обрушиваются истеричные удары. Мы со Стасом оба понимаем, что если не открыть, будет только хуже, поэтому он проворачивает ключ, и в кабинет врывается темноволосый вихрь.

Как-то быстро она в Париж слетала…

— Проклятье, я так и знала, — смеётся, но как-то не натурально. — Вот, почему ты с такой лёгкостью отпустил меня — чтобы за спиной путаться с этой шалавой!

Мои брови взлетают вверх, а на щёки будто плеснули горячего масла, но я молчу, чтобы не усугублять ситуацию. Пусть барин отдувается — в конце концов, это по его инициативе я сейчас сижу здесь и получаю оскорбления.

— Может, перестанешь уже нести чушь? — спокойно спрашивает Стас. — Чем же, по-твоему, мы здесь занимались? Если ты не заметила, это не спальня.

Сейчас его слова не казались мне правильными, потому что я знала, что Инга права: сегодня её подозрения вполне оправданы.

— Какая, к чёрту, разница? — истерит Барби. — Ты используешь любой предлог, чтобы побыть с ней!

Мне всё это не нравилось. Я всегда осуждала тех, кто разрушает чужие отношения, даже сама не так давно столкнулась с такими людьми, но быть причиной этих ссор, понимать, что все обвинения заслужены… Я молчала, чтобы не сделать хуже, но напоследок открыла рот, чтобы окончательно всё испортить:

— Стас, я пойду.

Проходит бесконечно долгая секунда, после которой я понимаю, почему вдруг Ингино лицо так резко переменилось; если до этого на нём бушевал лёгкий шторм, то теперь разразилось мощное торнадо с грозами и ливнем.

— Как ты его назвала???

Это было последнее, что я помнила, потому что в следующее мгновение Инга уже залепила мне пощёчину, отчего в ушах зазвенело. Не слышала, что Инга дальше говорила, потому что моё зрение на мгновение расфокусировалось, и я вспомнила детство, в котором вторая жена папы вот так же неожиданно ударила меня, когда узнала, что я втихаря пользовалась её дорогой помадой. Мне было всего шесть лет, в этом возрасте многие девочки пользуются косметикой в отсутствие взрослых, чтобы самим ненадолго «повзрослеть», но мама никогда её не покупала, а у мачехи было навалом, и мне казалось, что она не заметит…

Это был последний