- Вот именно... - сказал он, наконец признав немыслимое, и улыбнулся. - Как луч...

"Как верблюд в игольное ушко", - подумал я и сказал:

- Но вот, а вы волновались... Все не так уж страшно и немыслимо. Вы живы, и потолок на нас не рухнул.

- Да-да, - закивал он, - не рухнул... Вам подошло?

Жало всюду.

- Ничего, сойдет.

По телефонному аппарату он соединился с квартирой, имел восторженно-отчаянный разговор со своей супругой, пообещал ей "невероятный сюрприз", попрощался ненадолго, и, приходя в себя, алея щеками, представился:

- Виталий. Фамилия у меня смешная... Полубояр. Я - аспирант, занимаюсь тут... - и замялся, ища объяснения для дикаря.

- Я все равно ничего не пойму, - упредил я его и представился в свою очередь.

Виталий объяснил, что из этого "закрытого института", в котором он служит, можно выйти только с помощью особого "пропуска", в котором содержится фотографическая карточка предъявителя.

Он выскочил раздетым из комнаты и, стремглав вернувшись, расхохотался.

В полочном отделении железного шкафа у Виталия была припасена смена грубой, рабочей одежды. Из груды старых, обшарпанных туфель он подобрал себе подходящую пару.

- Удивляетесь? - поймал он мой исследовательский взгляд. - До революции, при царе, интеллигенция не так работала...

Я затруднился ответить.

Выйдя и похлопав дверьми соседних комнат, Виталий сумел одолжить у кого-то пропуск, вернулся, выдал мне еще белый докторский халат и дал инструкцию:

- Будете выходить в этом халате, а я в этот момент отвлеку вахтера.

Все у нас получилось. Наружи, на темной улице, пройдя пару десятков шагов вдоль глухой каменной ограды, Виталий перебросил пропуск на территорию научного заведения. Хозяин пропуска откликнулся.

- Порядок, - радостно сказал мне аспирант Виталий Полубояр.

Это была не Москва. Город-нигде. Плоские, бледно фосфоресцировавшие параллелепипеды домов закрывали небо, мерцали легионы окон, и по всему сумрачному пространству беспрерывно тёк угрожающий и бесплодный гул... Меня даже повело и немного затошнило.

- Вам нехорошо? - встревожился Виталий.

- Непривычно, - признался я. - Чувствую себя потерянным.

- Здесь рядом, прямо за домами, Ходынское поле, - указал направление Виталий, догадавшись, что происходит со мной. - Совсем рядом... Хотите, проедем по центру... по старой Москве?

Я закрыл глаза и понял, что впервые за пятнадцать минувших веков мне стало по-настоящему страшно. Но отступать было некуда...

Я кивнул.

- Сегодня днем там беспорядки были, - как-то без особого чувства сообщил он. - У нас сейчас президент с Верховным советом воюет... вроде как "белые" с "красными"... но сейчас красные пошли громить...

Он произнес слово "телевидение", это физика передачи изображения на расстояние, о которой впервые говорили на Всемирной выставке в 1900-м году. Спустя век это станет главным источником новостей и агитации.

- Только у нас "белые" это бывшие самые "красные", - пояснил он.

- Так я и думал! - догадался я...

Вроде как римляне из бывших гуннов повернули против своих. "Меняется не сущность, только дата", - верно заметил когда-то лорд Байрон.

Виталий разыскал авто "такси" - и вскоре мы влились в мерцающий поток разноцветных, обтекающих капсул...

- Посмотрите, подъезжаем к Манежной... - сказал мой московский Вергилий. - Университет.

Знакомые стены быстро проплыли мимо сознания. И в мертвенных отсветах чужого будущего, увенчанный кровавыми пятнами, проплыл мимо и канул - Кремль.

- Дальше... - невольно пробормотал я.

- А вот выезжаем на Горького... Да! Теперь она снова Тверская! - пихнул меня локтем мой Вергилий... но Данте я в эти минуты завидовал.

- Что?! Пешкова?! - запоздало ужаснулся я.

- Его... - И Виталий глянул на меня с опаской. - Не волнуйтесь в прошлом году все кончилось... А вот Елисеевский...

Пятно промелькнуло.

- Может, остановимся ненадолго? - предложил Виталий.

- Не надо, - взмолился я.

- ...А вот Страстная площадь. Пока что Пушкинская. Но "Пушкинская" все-таки лучше "Горького". Правда?

Этого места не надо было мне показывать совсем. Пушкин стоял не там!..

Как это не сентиментально, но первое свидание в своей жизни я назначил у ступеней его пьедестала. НЕ ТАМ! Памятник Пушкину вдруг оказался "земной осью" моей памяти... И со сдвигом оси вся моя Россия и весь мир сдвинулись и вывернулись куда-то в ирреальное, искаженное пространство дурных сновидений.

Пушкин стоял не там... И страшная темная глыба надвигалась на него сзади... И все светилось, светилось слепо, отпечатываясь в моем сознании какой-то геометрически плоской чернотой.

- Увозите, пожалуйста... - снова взмолился я.

- Издалека к нам? - вдруг подал голос шофер.

- Вы угадали, издалека, - не соврал я.

- Видать, вы - потомок еще тех. - Шофер удивил меня своим радушным тоном.

Я подумал и признал, что и теперь он не ошибся.

- Не здесь росли. Повезло.

Этой реплике я даже успел удивиться.

- Я слышу: акцент у вас особенный.

- У меня?! Акцент?! - обомлел я.

- Еще бы... Говорите с такими руладами...

Виталий сочувственно посмотрел на меня и, насколько позволяло пространство, развел руками.

- По проспекту Мира к вам не поеду. Там, уже, наверно, стреляют... - хладнокровно сказал шофер. - Гостя надо беречь. Поедем по Кольцевой. Подкинешь еще, командир? За безопасность, а?

Виталий вздохнул и согласился.

Через полчаса авто остановилось в приятно темном дворе...

- Ничего. "Белые" на этот раз победят... - подбодрил меня шофер, явно пролетарского происхождения..

...В гробовом, без окошек и зеркала, лифте будущего меня подняли на неизвестный этаж - и вот я очутился в прихожей маленькой пестрой квартирки.

С приветливой подозрительностью мне улыбнулась молодая, щуплая женщина, одетая в точно такие же, какие были на мне, линялые брючки. Мне стало неловко. Впереди, держась за мамины пальцы, встречал "посланца богов" годовалый малыш.

- Лена, ты ни за что не поверишь! - Виталий пылал щеками. - Пойдем, объясню на кухне. Не будем пока смущать гостя.

Меня же он, предваряя домашнюю сенсацию, завел в маленькую комнату, бережно усадил в кресло и произвел большое впечатление экзотическим хозяйским словом:

- Адаптируйтесь...

Я остался один, неподвижен, в скромном