повредила плечо, но с ней все хорошо, – успокоила меня Ашвини. Я почувствовала, как она ласково сжала мою руку, но я все еще прижималась к Пипу, не поднимая глаз. – Мы собирались отправиться тебе на помощь, но, должна признаться, я рада, что нам не пришлось этого делать! Я так рада, что вы оба в порядке.

– Кики, – произнес Лей. Кажется, он впервые назвал меня по имени. Его голос был полон ужаса. – Почему ты так держишь Пипа? Он без сознания?

– Иди сюда, – мягко сказала Ашвини. Она обняла меня и оттащила от Пипа. Я неохотно отпустила его, мое сердце похолодело. – Давай посмотрим, что…

А потом румянец отхлынул от ее лица, и она резко замолчала, не сводя глаз с моего друга. Джоджо судорожно втянул воздух. Шуки пронзительно закричала.

Нижняя губа Ашвини дрогнула.

– Нет, – сказала она. – Нет, нет, нет. Этого не может быть. Этого не должно было случиться!

Лей опустился на колени рядом с Пипом и стал лихорадочно искать пульс. Его глаза были влажными.

– Как? – хрипло спросил он.

– Его сильно швырнул король демонов, – промолвила Добрая ведьма.

Ашвини ответила не сразу. Казалось, она потеряла всякое чувство реальности. Ее глаза были прикованы к Пипу, и она просто продолжала шептать: «Этого не должно было случиться». Снова и снова. Мое сердце переполняло сочувствие. Ей всего тринадцать, и она отдала все, чтобы защитить Воронов, но не смогла уберечь Пипа.

Потому что я ушла и убила его.

Голоса вокруг меня то росли, то стихали, но я будто не слышала их. Я опустилась на колени и сильно прикусила губу. Все, о чем я могла думать, это как Пип выглядел в свои последние минуты: он был таким храбрым, какой я никогда не буду.

Симха предложил отвезти Пипа к Чамундешвари, которая позаботится о том, чтобы его кремировали со всеми почестями. Ашвини явно не хотела отпускать Пипа, но кивнула, и лев ушел.

– Что ж, – молвила Добрая ведьма, – мне тоже пора. Саподилла сама не вырастет.

Никто даже не пытался понять, что это значит, но Ашвини сказала:

– Подожди, – ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки и вытерла слезы. – Мы все еще должны изгнать Махишасуру, теперь даже больше, чем когда-либо. Можешь ли ты отменить защитное заклинание, наложенное на Майсурский дворец?

– То самое, из-за которого дворец превратился в лабиринт? – спросила Добрая ведьма. – Боюсь, что не смогу. Так уж устроила Кики. Моя сила не может отменить то, что она сделала.

Воцарилась ужасная тишина. Мое сердце будто сжала и раздавила огромная рука. Мы потерпели неудачу. Я потерпела неудачу.

– Все было напрасно, – произнес Лей.

– Я свободна, – возразила Добрая ведьма с легким упреком. – И не назвала бы это напрасным, – обиженно фыркнув, она исчезла.

– Молодец, – сказала Шуки Лею. – Сказать, будто вернуть кому-то его жизнь – это ничто. Пипу это не понравилось бы.

Щеки Лея покраснели, но он повернулся ко мне и резко выпалил:

– На его месте должна быть ты.

Я вытерла заплаканные щеки под протестующие возгласы остальных.

– Знаю.

– Ничего этого не случилось бы, если бы ты оставалась на месте, как и должна была, – продолжал он, его лицо переполняли боль и ярость. – Что же случилось такого важного, что тебе пришлось отправиться туда?

– Я не могла оставаться здесь, – только и смогла сказать я. – Знаю, что не должна была уходить. Я знаю это. Это моя вина. Я знаю это.

– Прекрати, – сказал Джоджо Лею, стиснув руки на подлокотниках своего кресла. – Это не вернет Пипа. Все, что мы можем сейчас делать, – это заботиться друг о друге.

– И заставить Махишасуру пожалеть о том, что он сделал, – добавила Шуки, сверкнув карими глазами.

Лей бросил яростный взгляд в мою сторону.

– Как? Она должна была стать решением, но оказалось, что она совсем не помогает. Я же говорил тебе, – добавил он, повернувшись к Ашвини, – я говорил тебе, что она скорее убьет нас, чем что-нибудь исправит!

Возникла напряженная пауза, а затем Ашвини тихо предложила:

– Может, тебе стоит пойти наверх, Кики? Тебе необязательно это слушать.

Мое присутствие там и правда только усугубляло ситуацию. С ее стороны выглядело очень мило не говорить такого, но это была правда. Это был их дом и их семья. Я вторгалась в их горе.

Я тихо вышла из комнаты. На полпути вверх по лестнице я уже не могла сдерживать слезы, поэтому прикусила губу и заплакала так тихо, как только сумела. Войдя в свою комнату, я села на пол, привалилась спиной к двери и закрыла лицо руками.

Крошечный тиран. Именно так Лей назвал меня прошлой ночью, прямо перед тем, как я покинула дом Воронов, просто чтобы получить хоть какой-то контроль над собственным разумом. Крошечный тиран. Капризный ребенок.

Может быть, он прав. Может быть, все, что я когда-либо делала, это топала ногами и закатывала истерики, потому что у меня не имелось власти над собой, не говоря уже о чем-то другом. Я не была хозяином своей судьбы. Я не была капитаном своей души.

Я не смогла помешать Махишасуре захватить мир, который я создала. Я не смогла уберечь Пипа.

Я не могла остановить свой разум, и он обернулся против меня.

Я поднялась с пола и рухнула на кровать. Радужные единороги на моей пижаме сверкали в лунном свете, но на этот раз их цвета не подняли мне настроение. Жаль, что я не дома с мамой. Мне снова хотелось скучных, нормальных вещей: есть торт, пока мы с мамой смотрим телевизор, кормить уток в парке с Эмили, читать книги, достать карандаш и рисовать какую-нибудь старую вещь, которая случайно привлекла мое внимание. Я хотела, чтобы мама утешила меня. Хотела домой.

Тыльной стороной ладони я вытерла слезы с лица и вытащила из кармана карандаш. На другом конце комнаты лежала бумага, но я прижала кончик карандаша к белой поверхности подоконника. Сделав несколько пробных штрихов, я надавила на него сильнее, потому что кулаку, сжимающему мое сердце, требовалось раздавить что-нибудь еще.

Творчество и раньше спасало меня. Может быть, и теперь оно поможет.

Почему оно не могло спасти Пипа?

На подоконнике появилась маленькая птичка – быстрые крылья, клюв и яркие глаза. Я нажала сильнее. Пара крошечных ножек.

Карандаш сломался с громким щелчком.

И тут птица оторвалась от подоконника и вылетела в теплую серебристую ночь.

Глава двадцать первая

С изумлением я наблюдала за полетом маленькой белой птички над крышами Майсура, пока она не исчезла в ночи. Затем я посмотрела вниз,