белоснежные колонны, а вершину дворца венчал огромный белый купол. Я изобразила его почти таким же, каким он был в настоящем Майсуре, по крайней мере, снаружи.

Белые ступени вели от подъездной дороги к арке. Я неохотно поднялась по ним, болезненно ощущая горячее хриплое дыхание демона позади меня.

С другой стороны арки, под сенью огромного баньянового дерева расположился двор. Когда мы вошли, то в его глубине я заметила почерневшую столешницу и что-то похожее на обгоревшую ткань.

Мой стол и занавески!

Они были у Махишасуры. Но тогда почему злодей не воспользовался ими? Он должен был знать о заклинании слежения – иначе зачем бы принес сломанные, изодранные предметы в свою крепость? Так почему же асуры не пришли за мной раньше? Неужели Добрая ведьма отказалась произнести заклинание?

С нетерпеливым ворчанием асура схватил меня сзади за шею и заставил ускорить шаги. Мы пересекли двор и вошли в одну из огромных комнат. Я попыталась вывернуться из хватки асуры (не задевая его подмышку, чтобы тот не разозлился еще больше), но он крепко держал меня и, подталкивая, вел через одну комнату за другой. Внутри было прохладно и почти вызывающе роскошно.

Потом я начала замечать мелочи, которые искажали прекрасную картину. На стенах зияли пустые места, оставшиеся от сорванных портретов старинных магараджей, королев и принцесс; на гобеленах ручной работы виднелись следы когтей, а в воздухе стоял тошнотворный, жуткий запах тухлого мяса.

Пипа здесь не было. Где же мой друг? Что они с ним сделали?

– Сюда, – прорычал асура.

Он толкнул меня через пару арочных дверей, охраняемых двумя демонами-бизонами, и я оказалась в огромной комнате.

Там на троне сидел Махишасура.

Я вздрогнула.

– Оставь нас, – велел он моему конвоиру своим глубоким ужасным голосом.

Асура немедленно повиновался. Он отпустил мою шею, поклонился и вышел из тронного зала. Я не смотрела ему вслед. Я осталась наедине с королем демонов и не смела отвести от него глаз.

Махишасура непринужденно сидел на своем прекрасном золотом троне в позе, в которой я рисовала его, должно быть, дюжину раз: руки лежали на подлокотниках трона, а жестокие янтарные глаза смотрели прямо на меня. В одной руке он держал что-то похожее на коллекцию костей.

– Они вырезаны из мрамора, – произнес злодей. Затем разжал свирепые челюсти и бросил кости себе в рот, с хрустом разжевал их, проглотил и облизнул пасть.

Я крепко сжала руки, чтобы они не дрожали. Махишасура просто смотрел на меня.

Я сглотнула.

– Где Пип?

– Мои асуры говорят, ты думаешь, что сможешь победить меня, – сказал он, будто не слышал вопроса. – Это правда? Ты, которая убежала от меня, когда мы виделись в последний раз?

От его довольного тона я почувствовала себя маленькой и трусливой. Стиснула зубы.

– Ты отнял у меня этот мир. Я должна победить тебя.

– Ах да, – изрек он с низким холодным смешком. – Конечно.

– Моя мама…

– Мы оба знаем, что речь не о твоей матери, – перебил монстр, отмахиваясь от моих слов. – Все, что здесь происходит, касается только нас с тобой. Ты сама сказала, что должна победить меня. Разве не для этого ты создала этот мир?

– Зачем мне нужно создавать целый мир только для того, чтобы победить тебя? – спросила я в замешательстве. – Я не знала, что ты настоящий. Ты был для меня просто сказкой.

Махишасура вскинул голову и втянул воздух через ноздри. В следующее мгновение я поняла, что он смеется.

– Какой же ты нелепый, глупый ребенок. Разве не видишь?

– Что не вижу?

– Думаешь, это случайность, что из всех историй, которые ты могла бы воссоздать, ты выбрала именно мою?

Я уставилась на него. По коже побежали мурашки, но я лишь крепче сжала руки.

– Мне понравилась твоя история, – сказала я тихим дрожащим голосом. – Вот и все.

Он поднялся с трона, его рога блестели, возвышаясь надо мной.

– Вот и все, – повторил злодей, его голос стал чуть громче низкого насмешливого рычания. – Не напомнить ли тебе ее? Когда-то существовал идеальный мир, полный солнечного света и радости. Но вот однажды явилось чудовище. И мир погрузился во тьму.

– Я знаю эту историю, – прошептала я.

– Тогда скажи мне, почему ты выбрала именно ее.

Мое сердце отчаянно забилось, словно бабочка, пытающаяся вырваться из поймавших ее ладоней. Я не могла говорить.

– Жила когда-то солнечная девочка, не так ли? – спросил Махишасура. Его голос скользнул в мое сознание, как змея, которая легко проникает даже в самые потаенные места. – А потом чудовище забрало солнце. Так что же девочка сделала? Создала мир, в котором чудовище было повержено, надеясь, что так она победит свое собственное чудовище.

– Это… – У меня пересохло в горле. – Но это же не…

– Нет? – Когтистый палец коснулся моего лба, и я отпрянула. – Разве там нет чудовища, которого ты боишься, Кики Каллира?

Слезы наполнили мои глаза.

– Ты ничего не знаешь обо мне.

– Я знаю о тебе все. Я не смог бы ворваться в твой мир и принять его за свой, если бы не знал тебя настолько хорошо. Ты не можешь победить меня, потому что я – это ты. Я – та часть тебя, которой ты боишься больше всего.

– Нет. Неправда!

– Вот почему ты выбрала эту историю, – продолжал Махишасура. – Вот почему ты считаешь, что должна забрать у меня этот мир.

– В конце истории ты проиграл, – промолвила я, набравшись смелости.

– Разве я не вернулся? Разве я сейчас не здесь? Это-то и пугает тебя больше всего, не так ли? Ты боишься, что, независимо от того, что ты сделаешь, монстры останутся навсегда, – он подошел ближе, и мне пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть в его злые глаза. – И они останутся, – сказал король демонов. – Я останусь.

Глава девятнадцатая

Демон-бизон втолкнул меня в холодную, сырую камеру и захлопнул тяжелую дверь. Обхватив себя руками и дрожа, я слушала, как удаляются его шаги.

– Кики!

Я развернулась. Пип бросился ко мне через всю камеру и, врезавшись в меня, крепко обнял.

– Ты в порядке! – воскликнули мы одновременно.

– Меня посадили сюда недавно, и я не знал, что с тобой случилось, – сказал мой друг.

– Сначала меня отвели к Махишасуре, – ответила я.

Глаза Пипа округлились.

– Что он сказал?

– Он… – Я не могла признаться ему.

Я отошла от Пипа и погрузилась в себя, отчаянно пытаясь не думать о том, что сказал мне Махишасура, и, конечно же, это оказалось единственным, о чем я могла думать. Неужели он прав? Был ли этот мир, этот Майсур просто холстом,