боеприпасы сносим. Теперь ясно тебе, позор своей деревни? Ясно, это хорошо, это радует… Почему именно под деревьями и почему боеприпасы отдельно от всего остального имущества складируем – еще раз объяснить, или ты, для разнообразия, это с первого раза усвоил? Ну, если усвоил и если с этими странными для тебя большими штуками, похожими на патроны, мы разобрались, тогда давай, шевели булками, не задерживай процесс…

– Теперь ты, горе ты мое луковое… – Авдеев, прохаживаясь мимо мешков, ящиков и корзин, возле которых суматошились дополнительно приданные ему в качестве «хозяйственных бойцов» бывшие аэродромные пленные, из числа наземного персонала, в своей неповторимой, образной манере, проводил разъяснительную и одновременно воспитательную работу с личным составом, при этом практически не употребляя привычной в устах многих командиров нецензурной лексики.

«Вот же талант, умеет Павел Егорович так отругать, чтобы и лично не оскорбить обидно, и по матери не пройтись, и в то же время так продрать лентяя или неумеху, что всем окружающим любо-дорого послушать… Да и виновнику с того польза немалая, большой и наглядный резон к исправлению и недопущению в дальнейшем… Завидно даже, я так не могу, как бы ни хотелось… Да и никто другой из всех, кого знаю, так не может, даже лейтенант Иванов… Впрочем, лично мне ничего не мешает слушать, наблюдать со стороны и учиться – вот тебе и еще одна польза от Павла Егоровича…»

Петров остановился чуть в стороне, с интересом наблюдая воспитательный процесс и запоминая особо понравившиеся выражения, но продлилось это недолго. Заметив Игоря, старшина Авдеев сразу прервал воспитательный процесс, подошел и, находясь на виду у своих подчиненных, доложился четко по уставу – несмотря на свое особое положение в командной иерархии отряда, правилами субординации, особенно при посторонних, он никогда не пренебрегал. И только потом, когда они с Игорем отошли совсем в сторону, где их никто слышать не мог, началось неформальное общение.

– Что, маетно тебе, товарищ младший лейтенант? – добродушно-участливо спросил Авдеев, оценив напряжение и нервозность молодого командира.

Сам он пребывал в состоянии спокойствия и благостного расположения духа. И было отчего: вчера Командир (с легкой руки капитана Сотникова очень скоро лейтенанта Иванова так стали называть все в отряде – нарушение субординации, конечно, зато с уважением) в очередной раз проявил свои незаурядные способности, захватив и сам аэродром, и практически неповрежденный в ходе боя немецкий военно-транспортный «юнкерс» на нем, с кучей уже переброшенного имущества, почти без потерь, да и те потери сразу компенсировались освобожденными здесь же советскими пленными летчиками и технарями, так что в общем итоге по людям снова прирост получился. Да, так воевать можно, от такой войны только радость и удовольствие на душе.

Опять же, подчиненные Авдееву и пестуемые им снайперы вчера, при штурме, проявили себя очень достойно, быстро уничтожив расчеты зенитных орудий и тем самым резко снизив потери атакующих, а Командир не забыл, по результатам боя и их лично поблагодарил, и самого Авдеева особо отметил, а это тоже очень приятно было.

Мало того, уже после боя местный Flugplatz-Kommandant[2], сначала очень впечатленный быстрым и решительным его захватом, а потом напуганный угрюмым и злобным видом как бывших пленных, так и самого Командира, еще не отошедшего после получения доклада о погибших, не стал искушать судьбу и строить из себя несгибаемого патриота Германии, а сразу пошел на конструктивное сотрудничество, подробно ответив на все заданные вопросы, да еще и добавив кое-что от себя, чем заслужил жизнь и приличное обращение в плену. В частности, комендант подтвердил, что аэродром планировался как перевалочный пункт для снабжения наступающих по фронту немецких войск при помощи рокадного шоссе Гродно – Суховоля – Осовец – Ломжа, а потом и от границы в глубину, по шоссе Осовец – Белосток. И что для организации бесперебойного грузопотока действительно задействовано три «юнкерса», причем очередной самолет с грузом должен прибыть на аэродром примерно через час или чуть больше.

А Командир, используя эту информацию и самого коменданта для дезинформации своего командования (что-то типа «все хорошо, все по плану, только у самолета небольшие технические неисправности, поэтому небольшой сбой графика, скорее высылайте следующий»), смог быстро организовать на зеленом поле аэродрома антураж обычной рабочей обстановки, словно и не было совсем недавно никакого штурма, и потом принять в ласковые объятия второй «юнкерс», также загруженный под завязку всякими полезными грузами. Оба самолета сейчас, до ночи и предстоящего перелета в Белосток, надежно замаскированы и спрятаны под кронами деревьев.

Третьего «юнкерса» дождаться не получилось – немцы тоже не дураки, но и так грех жаловаться, разве что лично ему, Авдееву, работы по освоению и сортировке трофеев прибавилось, да и пускай, такая работа только в радость.

Так чего тогда переживать и нервничать?

Насчет того, что немцы могут напасть?

Если с воздуха, так зенитки уже готовы, а зенитчики, которых загодя отобрали из числа бывших лагерных пленных, Командир вчера с собой привез, всю ночь готовились, новые для них орудия осваивали, да и сейчас при деле, тренируются, пока все спокойно. И встретят «дорогих гостей» как полагается, со всем старанием.

А если с земли, так тоже не особо страшно, поскольку наземная оборона организована грамотно и в несколько рубежей, а сил и средств Командир оставил даже с некоторым избытком, в расчете на целый немецкий пехотный батальон. Хотя и обмолвился при этом, что серьезной атаки ни с земли, ни с воздуха сегодня ждать не стоит, ибо это крайне маловероятно: по земле, если что и будет, так только разведка, а с воздуха – там вообще все сложно у них в штабах, и пока там поймут, пока согласуют, пока с направлений главных ударов авиацию сдернут… Это если вообще снимать будут – там у них каждый самолет на счету, потому что немногие оставшиеся советские самолеты и летчики дерутся отчаянно, до конца, до смертельных таранов…

Потому старшина Авдеев совершенно никаких причин для беспокойства или тревожности не видел, но волнение Игоря Петрова понимал отлично: через это волнение каждый молодой командир пройти должен, это нормально – если, конечно, настоящий командир, а не самодовольное ничтожество.

– Вижу, что маетно, это всегда так по первости бывает, когда самостоятельно командовать начинаешь и ответственность за жизни людей, да за большое дело, тебе порученное, на себя принимаешь. Этим ты мне и нравишься, сынок, ответственностью своей, да чувством долга, не у каждого, кто командовать берется, это есть, а чаще даже наоборот бывает. Оглянешься окрест – мама родная, сколько же вокруг самодовольных дураков в