земель, здесь всюду производили пергамент из овечьих и даже бычьих шкур. Именно к ним когда-то прославленный Ясон и снарядил свой корабль в дальнее странствие, чтобы добыть золотое руно. Люди солнца – так себя именовали ясные сколоты – искусно выделанные кожи животных называли не пергаментом, а рунами, поскольку на них записывали свои гимны, летописи, некие таинственные знания и прочие сочинения, но не греческим письмом, а своим варварским – рунами. И здесь, на Понте, ещё сущ был сказ о неких священных рунах, писанных золотом, но не для украсы ради, не драгоценности для, а дабы время не могло стереть сих знаков. И в подтверждение Бион показывал ученикам крохотный сосуд с золотыми чернилами, который он сторговал однажды у ополченца Ольбии, ходившего за добычей к Рапейским горам. Испытывая их, оракул истратил много, но всё же научился писать золотом по пергаменту, используя для этого не птичьи перья, не деревянные и костяные их подобия, а засапожные ножи, которыми сколоты и доныне царапают по дереву свои черты и резы. Проникая в кожу, чернила впитывались и засыхали, образуя тончайшие, как волос, золотые нити, и если начертать множество знаков, уложенных в столбцы, то пергамент и впрямь напоминал овечью шкуру с золотистой шерстью.

Но, сколько бы Бион ни упражнялся, стараясь разгадать загадку сих варварских чернил, так и не смог проникнуть в суть и воспроизвести хотя бы одну каплю.

Несколько пергаментов, испещрённых невразумительными знаками и сильно изветшавших от времени, хранилось на заветных полках библиотеки под личным надзором Биона. Добытые им руны были не золотыми, а чёрными и алыми, ибо писались киноварью и аспидной краской. Причём эти свитки поражали размерами: иногда в полную меру бараньей шкуры, искусно выделанной, тонкой, как шёлк, и растянутой в две величины! Так что на каждой умещалось до дюжины столбцов и много тысяч знаков. Оракул не позволял ученикам даже брать их в руки, а когда рассказывал о прошлом и преданиях сколотов, то разворачивал эти свитки сам. И сам же иногда корпел над ними, пытаясь разгадать письмо и изведать тайны людей солнца: по всему Понту уже было не сыскать толмачей, которые бы могли прочесть эти варварские руны.

Когда-то в молодые годы Бион пришёл сюда из Афин, прослышав, что стратег Ольбии добыл в походе один такой манускрипт и желает его продать, но не может сыскать покупателя. Юный философ в тот час же отправился в Ольбию, выкупил у полководца свиток и остался на этих берегах, всецело погрузившись в тайны людей солнца. За долгую жизнь ему удалось раскрыть смысл лишь нескольких знаков и прочесть два десятка слов, начертанных на пергаментах, но, одержимый учёной страстью, он не терял надежд сам и заражал ими некоторых своих учеников. И говорили, будто два из них, а то и более по наущению Биона ушли в глубины Скуфи Великой, как некогда галикарнасский мореплаватель Ясон, чтобы сыскать заветные руны, но там безвестно сгинули.

Как только приводили пленных из полунощных походов, учитель в тот же час спешил на торжище и выискивал из их числа тех, кто умеет читать письмена варваров. Часто рабы вызывались сами и хвастались: мол, с малых лет сему обучены. Но, когда Бион выкупал их и являл взору древние пергаменты сколотов, или умолкали в страхе, или лепетали, дескать, обманули, дабы облегчить участь, на самом деле грамоты не ведают и знаки эти видят впервые. Однако мудрый и проницательный оракул зрел совсем иное: при виде рун пленники, как один, хитрили! Они не желали выдавать тайны своего письма даже под пытками лютыми и угрозой смерти, проявляя варварское, дикое упрямство. Иных распинали на крестах и по многу дней держали под знойным солнцем, но рабы заживо иссыхали в мумии и всё одно молчали. Бион же верил, что разгадает загадку сколотских манускриптов и когда-нибудь их прочтёт, поэтому своих немногочисленных учеников учитель заражал дерзкими замыслами познания и некоторых, кто проявил приверженность к его увлечению, по окончании школы отсылал в странствия по землям Великой Скуфи.

К тому времени, когда Арис приехал в Ольбию, пергамент на Понте производили только в одном селении – Пергаме Понтийском, что был на Капейском мысе. Однако этим ремеслом владели уже не ясные сколоты, которых давно рассеяли по всему побережью, а эллины, объединённые в закрытый союз капейских пергаментщиков. Просвещённые греки превзошли варваров в искусстве выделывать кожу, тайну которого передавали от отца к сыну и хранили как зеницу ока. А случилось это после того, как произошёл раздор, мотивы коего для жителей Ольбии и доныне оставались неясными. Чаще говорили: мол, греки похитили у варваров секреты ремесла выделки пергамента и выдворили их прочь за пределы полиса и хоры, дескать, из-за упрямства и несносного нрава ясных сколотов.

А ещё твердили: мол, среди ремесленников произошла обида – люди солнца не смогли соперничать с эллинами в искусстве выделки, погрузились на корабли, уплыли за море и там, в Мизии, основали свой город, который теперь назывался Пергамом. Эта молва казалась правдивее, ибо пергамент, что теперь выделывали заморские ремесленники-сколоты, был много хуже, грубее и толще, чем понтийский. По истечении даже малых лет он высыхал, синел, и свитки становились заскорузлыми, неразгибаемыми, лопались и рассыпались в труху. Тогда как пергамент капейский всегда оставался белым, мягким, ласкающим не только взор, но и руки, к нему прикасавшиеся. И чернила на него ложились ровно, впитывались крепко, и перья писцов не запинались, не оставляли пятен, – настолько гладкой была кожа. Кроме того, капейские ремесленники-греки производили особенный пергамент для барабанов, пользующихся спросом во многих странах Середины Земли, всего запада и особенно в Риме, где любили торжествовать победы и проводить всяческие празднества под звук звонкого инструмента.

Пергамент с Капейского мыса сделался гордостью всего Понта, заморские купцы покупали его по весу золота и развозили по всему миру, а учитель Бион добился от городского совета, чтобы был принят закон, по которому десятину от всего производимого товара ремесленники жертвовали философской школе. Но более не для нужд учеников, излагающих свои ещё незрелые мысли: многие книги и свитки библиотеки от частого употребления и ветхости своей приходили в негодность, и их следовало переписать. Египет же давно был под игом персов, не поставлял папируса, поэтому копировали на дорогой капейский пергамент. Все ученики школы после путешествия по лестнице исполняли ещё один обязательный урок – садились за столы и брали в руки гусиные перья или заточенные ветви таволги, имеющие мякоть, впитывающую чернила.

Арис переписывал книги с превеликим удовольствием, и не только