– Я вот не знаю… сам пришел, глупо, конечно. Только вот София не будет ревновать? Ты же… как бы… только ее подруга. Вдруг ей не понравится?

Она положила руку ему на плечо и крепко сжала пальцы.

– Ну, давай проверим. Иногда мне кажется, что она чувствует себя не очень хорошо и не может радоваться в полную силу, потому что тебя нет рядом.

– Да ну, – недоверчиво отстраняясь, все-таки смутился он.

Услышав приглушенные голоса, София тихонько подошла к самому порогу кухни, откуда можно было увидеть прихожую и тех, кто в ней находился. Она встала за косяком и осторожно выглянула одним глазом, проверяя, не ослышалась ли она. Эмма повернулась к ней, стараясь понять, что выражает ее взгляд, и в этот момент София вышла из своего убежища.

– Ты покажешь ему, где мыть руки? – попросила ее Эмма, надеясь, что слова Филиппа оказались лишь пустым беспокойством.

София кивнула, а потом посмотрела на брата:

– Идем, я все покажу. Здесь очень хорошее мыло.

Филипп хмыкнул:

– Я не сомневаюсь.

Он послушно зашагал следом за младшей сестрой, и Эмма поняла, что бояться было нечего. София слишком сильно любила своего брата для того чтобы начать ревновать и жадничать.

Когда они вернулись на кухню, Эмма уже остужала лапшу, промывая ее под проточной водой.

– Обед будет холодным? – удивился Филипп.

– Нет, соус горячий, так что все в порядке, никто не простудится, – возвращаясь к столу, сказала она.

– Так вкусно, вот увидишь, – с надеждой сказала София, которая уже вскарабкалась на стул и уселась, положив локти на стол.

– Дома тетя убьет тебя за такие манеры, – заметил Филипп, сталкивая один из ее локтей вниз.

София упрямо вернулась в прежнее положение и с явным раздражением (новая черта, раньше Эмма такого не замечала) отмахнулась:

– Я могу так сидеть, пока я здесь. Эмма разрешает.

– Начнешь путаться и получишь по шее, – рассудительно сказал Филипп.

– Не начну.

Филипп перевел взгляд на Эмму:

– Она в последнее время все отрицает и делает наперекосяк. Наверное, характер появляется.

Эмма засмеялась:

– Ничего страшного, нам и так хорошо. Все равно она добрая девочка, и ничего вредного не сделает.

Она разложила еду по тарелкам и поставила на стол блюдо с овощным салатом.

Филипп видел и замечал все. Эмма чувствовала его цепкий взгляд постоянно. Когда она подавала Софии салфетку, когда поправляла рукава и разливала теплый чай – его глаза внимательно следили за каждым ее движением. Под таким надзором она чувствовала себя неудобно, но приходилось делать вид, что ничего не происходит.

После того, как обед закончился, София соскользнула со стула и принялась сновать вокруг стола, собирая тарелки и приборы. Она аккуратно сложила посуду, а потом подвинула стопку на самый край стола.

– Смотри осторожно, а то разобьешь еще. – Видимо по уже отработанной привычке Филипп снова предупредил ее.

– Я все время прибираю здесь и еще ничего не сломала, – напустив на себя важный вид, ответила София. Она так и светилась от гордости.

Потом, когда она убежала в туалет, Филипп вновь переключился на Эмму. Она стояла к нему спиной и мыла посуду, но он все равно решил заговорить:

– С ней так никогда не нянчились. Салфетки, тряпочки и все такое, я имею в виду. Ты ее избаловала вконец, она ведет себя здесь как хозяйка.

– Ну и хорошо, – не поворачиваясь к нему, ответила она.

– Ничего хорошего. – Несмотря на слова, было заметно, что ему все нравится. – Она и с тобой вредничает?

– А то, – согласилась Эмма. – Еще как. В последнее время что-то частенько у нее это стало проявляться. Думаю, уж не я ли ее испортила.

– Может, и ты, кто знает, – едва ли не по-старчески задумчиво произнес он. – Хотя, она уже большая. Не может же она вечно ангелочком быть.

Закончив с последними ложками, Эмма повернулась к нему.

– Да, ты прав. Ей нужно учиться стоять за себя. Надо как-то втолковать ей, что упрямствовать правильно только с некоторыми людьми, а не со всеми подряд. Ума не приложу, как это сделать, но нужно что-то предпринять.

– Придумаешь, что сделать, – с польстившей ей уверенностью сказал Филипп. – Найдешь какой-нибудь способ, ничего.

София вернулась к ним, и ее лицо сияло безмятежной улыбкой. Эмма перевела на нее взгляд и тоже улыбнулась. Она редко видела малышку такой счастливой.

Мэйлин дисциплинированно конспектировала лекции, пока Эмма старалась слушать и не выбиваться из учебного настроения. По правде говоря, ей было скучно и хотелось спать, но она обещала подруге, что поддержит ее на первых курсах, а потому она изо всех сил старалась держаться уверенно и оптимистично. Хотя бы внешне.

Пока старшая медсестра ходила взад и вперед по своей импровизированной сцене, рассказывая о том, как нужно мыть волосы тяжелобольным пациентам, Мэйлин, не отрываясь, писала что-то в своей толстой тетради. Иногда Эмма склонялась к ней, спрашивая, не хочет ли она посмотреть на то, что происходит на сцене, но Мэй только молча качала головой и продолжала записывать. Иногда из числа студенток вызывали добровольца или даже нескольких для того чтобы показать, как выглядит со стороны идеальная ванна для лежачего больного. В такие моменты Эмма немного оживлялась, поскольку тогда теория становилась хоть сколько-то понятной.

Медицина никогда ее не привлекала. Она не принадлежала к числу тех, кто боится крови и визжит при виде разбитого носа, но ей не казалось интересным делать уколы, проверять температуру или смешивать травяные настойки. О более глубоком погружении в уход за больными людьми она и не помышляла. Хотя, сейчас, посетив уже несколько уроков, она поняла, насколько глупыми были ее соображения – если ей так хотелось иметь детей, то она должна была заранее научиться накладывать повязки и оказывать первую помощь. Знания, полученные в военное время, почти изгладились из памяти – все-таки тогда она была еще совсем девчонкой. Да ей и не пришлось ни за кем ухаживать – она просто прошла краткий курс вместе с остальными школьницами, но особо ничего ей сделать не удалось.

Между тем вечерние занятия подошли к концу, и Мэй зашуршала своими бумажками, укладывая все записки и заметки в тетрадь. Закончив с этим, она повернулась к Эмме и заправила за ухо тонкую выбившуюся прядь.

– Выглядишь ты неважно, – сказала она, понимаясь со стула. – Идем, пройдемся пешком, подышим воздухом.

Гулять осенью было не так приятно, как летом, однако в прохладном воздухе и мокрых тротуарах тоже была своя прелесть. Путь от клиники до общежития занимал примерно полчаса, и, несмотря на то, что стрелки показывали половину десятого, Эмма согласилась.