После осмотра, когда Карен уже одевалась, он осведомился, как дела у Барни.

– Не так хорошо, как хотелось бы. Его одолевают приступы тошноты и слабости, и он все глубже уходит в себя.

– Он наблюдается у врачей?

– Врачи из центра здоровья, в компании, уверяют, что необратимых повреждений у нас нет. Барни называет их проститутками от медицины и не желает слушать их советы. А у врача, которого нам рекомендовал адвокат, совсем другое мнение – довольно пессимистическое, как вы, верно, догадываетесь. В общем, Барни никому из них не доверяет. Он не верит ни в докторов, ни в медицину… по-моему, он даже не верит, что я беременна. Как ни странно, моя сестра тоже не доверяет докторам. Она уверяет, что родить можно, только пройдя через боль, – по ее словам, это неразрывно связано с мирскими страданиями.

Лерой пристально на нее посмотрел.

– Надеюсь, вы не прислушиваетесь к ее глупостям.

– Я всегда прислушивалась к ней, когда мы были еще девчонками. По-моему, она думает, что я буду следовать всем ее советам без вопросов. А я думаю, что теперь мне хватит сил ей противиться.

– Хорошо. Прислушивайтесь к своей интуиции. Я отношусь с большим почтением к женщинам, знающим, как себя вести, когда они ждут ребенка. Особенно, – прибавил он, – когда они наблюдаются у хорошего акушера.

Карен радовали его беззаботность и вера в то, что все будет в порядке, – ей совсем не хотелось разделять мрачное настроение Майры по пути домой.

– Не ожидала, что ты настолько ограниченная, – сказала Майра. – Я-то всегда думала, что ты готова воспринимать новые идеи.

– О нет. Это ты у нас всегда как губка впитывала всякие новые идеи, ощущения и представления, – возразила Карен. – А у меня в голове были одни только свидания. И я с радостью наблюдала, как ты металась туда-сюда в сопровождении толпы воздыхателей.

– Похотливых воздыхателей, – уточнила Майра, глядя вперед. – Теперь-то я знаю, что всем им хотелось лишь одного – облапать меня где-нибудь в кустах или на заднем сиденье в машине. Они только притворялись, что интересуются моими делами.

– А ты думала, они евнухи? Ими руководили вполне естественные желания.

– Я никогда так не считала. Мне хотелось, чтобы они видели, что я не глупышка какая-нибудь. Хотелось, чтобы они разделяли мои мысли и мечты. О, какая же я была дура! Я чуть не умерла, но смерть ничто по сравнению с тем, что было со мной, когда я поняла: ведь они всего лишь притворяются, что верят во все это, а на самом деле им нужна только моя плоть. Но нашлись великие учителя, которые указали мне путь. Если бы ты только позволила мне донести это знание до тебя!

– А с чего это ты вдруг так прониклась ко мне по прошествии стольких лет?

– К тебе с Барни – к вам обоим. Потому что вы страдаете. И это первый шаг. Моя задача – постичь страдание. Прочитав про радиоактивное заражение, я сразу поняла – вам обоим выпало пережить некий опыт, который должен подготовить вас к восприятию этого знания. И я подумала – это благословение свыше, оно позволяет мне привести мою родную сестру и ее мужа в Братство.

Карен почувствовала, что Майра прощупывает почву, пытаясь угадать, как сестра отреагирует на подобный разговор. Майра приехала, чтобы заманить их в какую-нибудь новую религиозную секту; она была достаточно сообразительной (вернее, научилась быть таковой) и делала это не спеша, исподволь – так, чтобы их не спугнуть. Карен улыбнулась и покачала головой. В какой бы религиозной секте Майра ни состояла и какая бы у нее ни была на то причина, ее, Карен, это больше не интересует.

– У тебя нет такого чувства, что тебе нужна более глубокая вера?

– Теперь я все больше думаю о ребенке. Такой веры мне пока хватает вполне.

– Но ведь это только начало чего-то большего.

– Тогда позволь мне сперва начать. Я не из тех людей, что могут делать одновременно два дела. Не сбивай меня с толку. Мне и других забот хватает.

Майра молчала, и Карен пожалела, что огорчила ее. По возвращении домой Майра уединилась с книгой в своей комнате, а у Карен возникло сильное желание заняться уборкой. Она взялась за дело неистово, как будто только физический труд – чистка, полировка и подметание – мог дать ей ответы на все вопросы.

Позднее, тем же вечером, помогая Карен готовить обед, Майра вдруг спросила:

– А как насчет Барни? Я смогла бы ему облегчить страдания.

– Барни? Ты шутишь.

– Но ведь я действительно могу ему помочь. Многие художники, композиторы и писатели – а все они такие же творческие личности – вполне способны понять, что он переживает. Он не должен замыкаться в одиночестве. Если ты не возражаешь.

– Ну конечно, нет.

– Так от меня будет хоть какая-то польза, пока я здесь.

– У Барни есть свои, довольно строгие представления о религии и мистицизме. Он всегда решительно отвергал все, о чем ты говоришь.

– Ах, меня это не волнует, – сказала Майра. – Мои представления проистекают из вселенского источника. А он глубже любой религии или мистицизма. И омывает то, что имеет отношение к творческому духу, – любой художник это поймет.

Карен на мгновение смолкла, оценивая выражение глаз сестры.

– Я же говорила тебе, когда-то он был в тебя влюблен. Думаешь, это не помешает?..

– Это не имеет к делу никакого отношения, – резко выпалила Майра и чуть погодя, осторожно понизив голос, прибавила: – Ты стала куда красивее меня.

По тону Майры она поняла, что ее брак с Барни был чисто физическим. Карен вдруг задумалась, а не совершила ли она ошибку, – может, стоило попросить Майру оставить его в покое и перенацелить свое миссионерское усердие на кого-нибудь другого? Майра как будто испытывала себя – сможет ли убедить неофита; как будто она говорила – хоть я и уродина, все равно смогу вырвать его из твоего духовного мира.

– Хочешь, я уеду, – проговорила Майра.

– Вовсе нет. Ты же моя сестра. И чувствуй себя здесь как дома. Барни разумный взрослый человек. Я не претендую на его душу. Его мир – его работа. А мой – подготовка к родам. Если ты можешь ему чем-то помочь, я не вправе мешать.

Судя по разгоряченному лицу Майры, ошибки быть не могло. Карен показалось, что во время обеда Майра не сводила глаз с Барни. Неужели она сумеет его охмурить? Пока трудно было сказать, чем все обернется. Ладно, будь что будет, решила Карен, пусть она делает, что хочет.

– Я лягу пораньше, – сказала Карен. – У меня был трудный день.

Происходило что-то непонятное. За обедом Карен неотрывно наблюдала за Майрой, а Майра – за ним. Поначалу Барни подумал, что сестры собирались сообщить ему что-то насчет ребенка, но, поскольку за все время обеда ни одна из них не обмолвилась об этом ни словом, он решил, что Карен велела Майре о чем-нибудь его попросить. Но о чем? Карен дала это понять, сказав, что хочет лечь пораньше, и оставив их вдвоем. Скоро все выяснится.