– Здравствуйте.

– А… Дядя Лаврентий… Ур-ра!!!

– Никто вас не обижал?

– Нет!

– Глеб Васильевич, Ванечка, я хочу попросить вас об одолжении.

Берия положил на низкий журнальный столик фотографию молодого человека в немецкой форме.

– Кто это? – отчего-то забеспокоился старик.

– Оберштурмбаннфюрер СС Левин. Что вы можете сказать о нем?

Дед протянул снимок внуку.

Тот покачал головой.

– Ему надо увидеть человека живьём, – объяснил Парфёнов.

– Такая возможность вам скоро представится… Причём в родном городе.

– Весьегонске? – узкие азиатские глаза расширились, как будто кто-то поставил спички в веки.

– Да.

– Неужто немцы уже и туда добрались?

– Нет. Он приедет погостить… на денёк.

– Понял. В чём состоит наша задача?

– Если Ванечка что-то увидит в его глазах, скрывать ничего не надо… Но непременно следует добавить: «Ты погибнешь, если не останешься в Союзе!»

– Хорошо. Мы отрепетируем.

– Вот, в принципе, и всё… С завтрашнего дня поступаете в распоряжение товарища Немнухова. Отъезд в семь часов утра, так что ложитесь спать раньше. Охрана предупреждена.

– Слушаюсь, товарищ народный комиссар! – по-военному ответил старик Парфёнов.

* * *

Миссия Савченко подходила к концу. Водить за нос противника после того, как ему предъявят настоящего Юродивого, не имело никакого смысла.

И Вялов с сожалением передал Игорю Семёновичу приказ наркома – возвращаться домой в Подмосковье.

– А что мы там забыли? – возмутился старик. – У нас и здесь есть всё: рыбалка, грибы, ягоды, наконец, – хозяйство, коза, но самое главное – воздух, природа!

У Ванечки в глазах тоже стояли слёзы.

И Павел расчувствовался, взял грех на душу – оставил их возле себя. Только выселил из избы, в которую завтра должны вернуться настоящие хозяева. Ничего! В округе полно брошенных домов – и новее, и просторнее.

Только как отреагирует на неповиновение товарищ Берия, тоже обещавший присоединиться к компании? О том, что нарком передумал и послал вместо себя товарища Немнухова, капитан, конечно же, не знал.

В назначенное время воюющие стороны одновременно прекратили огонь.

С территории, всё ещё оккупированной немцами, выехали два автомобиля – легковой и грузовой. В открытом кузове последнего находились двадцать до зубов вооружённых эсэсовцев – группа прикрытия. Ровно столько же прекрасно обученных бойцов, но уже в иной – красноармейской – форме ждали их в полуторке за линией фронта: таковой была предварительная договорённость, нарушать которую никто не собирался. Ещё немного – и все три машины через коридор, созданный воинами противоборствующих армий, покатили через лес в северном направлении. В кабине первой, рядом с русским шофёром, сидел Крюгер, третьей – Вялов, что тоже соответствовало ранее достигнутым соглашениям. Посередине между ними двигался, раскачиваясь на ухабах, как лодка на волнах, открытый «кюбельваген» с единственным пассажиром – доктором Левиным.

На окраине Весьегонска колонна остановилась. Красноармейцы и эсэсовцы, как в добрые довоенные времена, вперемежку оцепили территорию вокруг улицы Дельской, после чего туда въехала легковушка, в которую успели пересесть Крюгер и Вялов.

Встречал гостей одетый в штатский костюм круглолицый, упитанный Немнухер – именно под той, старой фамилией знал его Левин.

– Лазарь?

– Рудик!

Оберштурмбаннфюрер неплохо владел русским, но дальнейший диалог они, не сговариваясь, повели на немецком языке.

– Ты тоже имеешь отношение к Юродивому?

– Нет. Просто возглавляю советскую делегацию. Ванечку опекает вон тот высокий парень, – Немнухов указал на Вялова, старавшегося не упустить ни одного слова из разговора. – А курирует их лично товарищ Берия.

– Как я рад тебя видеть, Лазарь, ты даже не представляешь!

– Взаимно!

– Сразу вспомнилась юность…

– Ты и сейчас не стар, Рудик.

– Как бы не так! Послезавтра тридцать три стукнет.

– Совсем пацан. Мне в августе уже сорок.

– Не верю! Покажи паспорт.

– Я сам не знаю, где он лежит. С моим удостоверением никакие иные документы не нужны.

– Ты майор?

– Старший.

– А… Считай генерал!

– Практически. Ближе к осени получу комиссара. А ты как был подполковник – так и остался?

– Да. Оберштурмбаннфюрер.

– Не ценят?

– Да как тебе сказать…

– Откровенно.

– Конфликт у меня был. С Розенбергом. Он хотел целиком и полностью подмять ведовство под себя, а тут я со своей зондеркомандой…

– Насколько мне известно, фюрер отдал предпочтение тебе…

– Да. Но Альфред такого не прощает.

– Перебирайся к нам.

– Зачем? Выслеживать инакомыслящих я не умею. Ты же знаешь, Левин – учёный, а не злобный инквизитор.

– Вот и прекрасно. Будешь заниматься любимым делом. Ведьмами, колдунами… Берия уже запросил санкцию на создание в недрах ведомства подразделения по изучению всякой чертовщины. Сейчас мы работаем над тем, как сгладить некоторые острые углы, чтобы обойтись в его названии без противоречащих нашим взглядам формулировок.

– Например?

– Экстрасенсорные способности назовём необычными, чудеса – аномальными природными явлениями…

– Ты же материалист, Лазарь!

– Ну и что?

– В Бога не веришь.

– Это кто тебе такое сказал? Ванечка из любого атеиста в два счёта проповедника слепит.

– Что, серьёзный малый?

– Уникум!

– Проверим?

– Давай.

Левин подал знак Крюгеру, и они оба следом за Немнухером вошли в избу Парфёновых. Замыкал процессию Вялов.

Ванечка сразу оторвался от любимой книги с детскими стишками для младшего возраста и уставился на оберштурмбаннфюрера.

– Ты застрелишься в день окончания войны! – сказал нарочито громко и принялся рвать щедро иллюстрированные страницы. – Если не сбежишь в Союз!

Левин скривил рот в ухмылке. Мол, знаем мы ваши чекистские заморочки.

А Юродивый долго не мог успокоиться, как ни старался Глеб Васильевич. Плакал, плевался, исходил пеной, выкрикивал странные слова, смысл которых дед не понимал. А вот его гости сразу поняли всё!