Ну, вот. Подошла. И голос все тот же.

– Здравствуй, – сказала Лиза.

В трубке была тишина. Потом этот голос спросил:

– Лиза, ты?

– Конечно, – ответила Лиза.

Опять тишина.

– Зачем позвонила? У вас все в порядке?

Она испугалась за Сашу. Вот глупость. Как будто бы Лиза ей стала звонить, случись с ним, не дай Бог – не дай Бог! – случись с ним…

– У нас все в порядке, – ответила Лиза. – Мне поговорить бы с тобой…

– Да о чем? – воскликнула Зоя. – Ты, может быть, ищешь его у меня? Так ты ошибаешься. Нет его здесь.

– Я знаю, что нет. Но он мне и не нужен. Сейчас мне не нужен, а ты…

– Я нужна? – Вопрос прозвучал ядовито.

– Да, очень. Мне можно приехать?

– Куда?

– К тебе.

– Ко мне совершенно нельзя. Но я могу выйти.

– На улицу?

– Мне все равно. Могу и на улицу. Лучше во двор.

– Давай во дворе.

– Ну, давай. Через сколько?

– Минут через тридцать.

И одновременно повесили трубки.

Лиза сначала думала: пойду, как есть. Потом почувствовала внутри как будто какую-то колкую змейку, которая ей прошипела беззвучно: «Подкрасься немного, оденься нормально». Она послушно подошла к зеркалу, подвела глаза и причесалась, как раньше: прямой пробор и низкий пучок на затылке. Надела пальто и взяла в руки варежки. Но даже такие простейшие вещи, как вот причесаться, одеться, подкраситься, ее утомили своею ненужностью.

Доехала до Леонтьевского на троллейбусе. И тут же пошел этот легкий снежок. Тот самый снежок, который заметил и муж ее Саша, покинув обитель отца Непифодия, и няньки, грызущие семечки в сквере, и тучный Крылов со своими зверятами.

Под этим снежком, в серебристом сверкании, она и увидела Зою на той же, единственной в тихом дворе, старой лавочке. А Зоя увидела Лизу, как будто в жасминовых всю лепестках, но сутулую, с лицом почти старым, печальным и светлым, и встала навстречу.

Приблизились две ангелицы друг к другу и обе слегка потемнели.

– Ну, здравствуй, – сказала ей Лиза.

– Привет, – ответила Зоя. – Что скажешь?

Стояли, смотрели друг другу в глаза.

– Давай лучше сядем, – сказала ей Лиза.

– Снег выпал, намокнем, – ответила Зоя.

Но Лиза уже опустилась на лавочку.

– Мы сколько не виделись?

– Сколько? Лет двадцать.

– Ну, двадцать – не двадцать, а около этого.

– Ты долго болела?

– А я не болела.

– Так что ты там делала? В клинике этой?

– Послушай, ведь я не за этим пришла.

– Не знаю, зачем ты пришла.

– Скажи, а зачем он тебе был так нужен? Полно мужиков… Ну, ведь были возможности. И замуж, и так…

– Тебе это Саша успел сообщить? Что были возможности замуж и так?

– Саша ни разу в моем присутствии имени твоего не упомянул. Не веришь – спроси у него самого.

– Нет, верю. Он и твоего не вспомнил ни разу, когда был со мной.

И вдруг замолчали и та и другая.

– Я тебе вот что скажу. Пока ты каталась по разным курортам, мы с ним были вместе. Мы ездили вместе в Тарусу. Раз восемь. И я по ночам просыпалась от счастья. Почти забывала, что я – не жена.

– Я не по курортам каталась. Ребенка хотела. Лечилась, где можно. И ты это знаешь.

Опять передернулись обе.

– Ребенка хотела! Он что, с тобой спал?

– Да, спал. Иначе зачем я лечилась?

– А мне говорил, что не спит.

– Значит, врал.

– Но ты же ведь знала, что я существую!

– Сначала не знала. Он вел себя так, словно этого нет.

– Тебе хорошо было с ним?

– Я Сашу любила всегда, он мой муж.

– Не бойся, я помню. В Тарусе все было иначе…

– В Тарусе он был не женат или как?

– Он там заболел. Один раз. Мы снимали там дом. Простой, деревенский, но очень хороший. Он заболел, у него была температура. И я за ним ухаживала. Я поила его с ложечки. Он горел. Я вставала ночью и кипятила молоко, отпаивала его. Он принимал таблетки из моих рук. Все по часам. Когда он засыпал, я ложилась рядом и согревала его собой, если у него был озноб. Читала ему вслух. Через три дня ему стало лучше, мы взяли лодку, и я села на весла. Выплыли на середину реки. Я посмотрела на него. Он был бледный после болезни, ни кровинки. И я подумала: «Боже мой, как же сильно я тебя люблю».

Лиза огненно покраснела.

– Мне, Зоя, подробности вашей идиллии…

– Не хочешь ты этого слышать. Понятно.

– Я, может быть, и не хочу. Не могу. Но ты все равно ведь сейчас не утерпишь.

– Да, не утерплю. Ты пришла, теперь ты и слушай. В Тарусе он был мне родным, понимаешь? И нежность, как будто бы он – мой ребенок. Тебе это трудно, конечно, понять.

– Умеешь ты, Зоя, ударить. Умеешь. Конечно же, мне не понять. Ведь я не рожала, я не человек.

– Ты, Лиза, сама захотела подробностей. Мы были одни, нам никто не мешал. Никто не был нужен, о нас все забыли. Как в раковине. Тишина, темнота… Там был очень маленький, крохотный рынок. Я вставала чуть свет, бежала на этот рынок, покупала молока, яиц, еще теплых, ягод. Прибегала, он просыпался. Ему хотелось, чтобы я сразу легла рядом. Я сваливала на столе все эти ягоды, ныряла к нему в кровать, он меня обнимал…

– Ну, хватит.

– А разве же ты не за этим пришла?

И снова повисла тяжелая пауза.

– Нет, я не за этим пришла. Но если ты хочешь все начистоту, давай. Можно так. Лет двадцать не виделись, что уж теперь? Вы там, в этой вашей чудесной Тарусе, не каждый ведь день отдыхали, наверное. А я с ним жила каждый день. Я знала, что он съел на завтрак, на ужин. Какую рубашку надел на работу, куда мы пойдем в воскресенье. И даже тогда, когда ты появилась, он был моим мужем. Моим. Если мы приходили в незнакомую компанию, я всегда старалась подчеркнуть, что это – мой муж, часть меня. Встревала, когда он разговаривал с кем-то, брала его под руку…

– Это я помню! Мы встречали Новый год у Величанских. Я шесть платьев перемерила, пока купила черное, с вырезом на спине. Очень дорогое. Пришла туда с дочкой. Я знала, что вы тоже приглашены. Мы были с ним вместе за два дня до этого. Он сказал: «Раз ты так переживаешь, давай я не пойду. Скажу, что голова болит. Не пойду, и все!» Но я как раз и хотела, чтобы вы пришли. Во-первых, понять, что у вас происходит. И чтобы он видел меня в этом платье.