Уэйд трусит за мной. Мелочь, ключи и все, что у него лежит в карманах, громко звенит – как колокольчик на ошейнике кота, предназначенный для предупреждения о его приближении.

– Да ладно тебе. – Лицо Уэйда принимает обиженное выражение. – Я же делаю это для тебя. Я на твоей стороне. Мы же родня, ты не забыла?

– Это вовсе не означает, что ты не хмырь, – заявляю я. В глубине души я понимаю, что он действительно думает, будто оказывает нам помощь. Но, говоря серьезно, что за люди зацикливаются на деле об убийстве и годами ведут блоги об этом, строя теории и расспрашивая людей? Только хмыри.

Сегодня лицо Миа напоминает мне яйцо – белое, хрупкое, и кажется, достаточно одного удара, чтобы оно разбилось, и у нее случился нервный срыв.

– О, – говорит она, выдыхая. – Это всего лишь ты.

– А ты думала кто? – спрашиваю я, но тут она начинает качать головой, хмуро глядя на Уэйда.

– А ты кто? – спрашивает она. Еще один признак того, что она сегодня сама не своя. Миа всегда была слишком вежлива, чтобы говорить так прямолинейно и бесцеремонно.

– Это мой кузен Уэйд, – встреваю в разговор я, чтобы Уэйд не наломал дров до того, как мы войдем в дом. В отличие от Миа он блаженно улыбается. Вероятно, сила его улыбки могла бы зарядить автомобильный аккумулятор. – Он крутой и классный, – говорю я, хотя это совершенно не соответствует истине. – Он может нам помочь.

– Уэйд. – Уэйд вновь обретает дар речи и, подойдя к Миа, пожимает ей руку, словно политик, ведущий предвыборную кампанию и обходящий дома избирателей. – Уэйд Тернер. Я так рад с тобой познакомиться. Ты даже представить себе не можешь, как давно я хотел…

Я резко тыкаю его локтем в ребра, чтобы не дать ему продолжить. Я уже вижу, что его имя вызывает у Миа какие-то смутные воспоминания. Она смотрит на него, озадаченно сдвинув брови, будто пытается вспомнить, кто он такой и откуда ей знакомо его имя. Я нисколько не сомневаюсь, что за все эти годы он не раз пытался выйти с ней на контакт – он сам признался мне в этом после того, как я отказалась дать ему адрес ее электронной почты, зная, что, скорее всего, она его уже изменила. Но в конце концов, она только встряхивает головой, оставив бесплодные попытки понять, почему это имя кажется ей знакомым, и отходит назад, жестом приглашая нас войти.

– Классное местечко, – только и говорит Уэйд, поднимаясь по лестнице на второй этаж, у него явно сдвиг по фазе от этого дома. Миа бросает на него внимательный взгляд, чтобы убедиться, что он над ней не смеется, потом переводит взгляд на меня и вопросительно поднимает брови. Я пожимаю плечами и сосредоточиваю внимание на том, чтобы не задевать вездесущие кучи мусора, напоминающие вымахавшие до гигантских размеров грибы, растущие прямо из грязного ковра. Однако я вижу, что Миа делает успехи. Сегодня лестница стала немного чище, чем была только вчера.

Миа идет сзади, позволяя Уэйду сначала зайти в ее комнату. Я собираюсь войти следом, но она останавливает мою попытку.

– Как твоя мама? – спрашивает она, глядя на меня своими большими темными глазами. Честное слово, глаза Миа имеют форму сердечка – а может быть, все дело в том, что в них всегда можно видеть ее сердце. – Ты виделась с ней вчера?

У меня тут же появляется неприятное чувство в животе – как будто я только что умяла изрядную порцию по-настоящему паршивой китайской еды. Неужели мне суждено стать действительно ужасным человеком?

– Она чувствует себя неважно, – говорю я, избегая смотреть Миа в глаза. – Послушай, мне очень не хочется тебя просить, но сестра зашивается в больнице и не желает, чтобы я оставалась дома одна…

Я замолкаю.

– Ты хочешь пожить здесь? – спрашивает она так, будто эта идея ее ошеломляет.

Я крепко прижимаю руки к груди, пытаясь подавить тошнотное чувство. Не знаю, почему мне намного, намного труднее врать Миа, чем когда-либо было говорить неправду психотерапевтам и администраторам больниц.

– У меня в этом плане небольшой выбор.

Даже если добавить при этом «мягко выражаясь», – это все равно будет то же самое, что не сказать ничего. Минувшую ночь я провела за автовокзалом, чтобы быть рядом с туалетом и автоматом по продаже еды и напитков, и пыталась заснуть, пока в небе оглушительно взрывались разноцветные фейерверки. Наверняка попроси я его, Уэйд пригласил бы меня переночевать у него в доме, но тогда тетя начала бы задавать мне вопросы и однозначно позвонила бы моей матери – и пришлось бы распроститься с планами убраться из Твин-Лейкс. Так что утром я зарядила свой мобильник в местной кофейне, позвонила Уэйду и пообещала дать ему шанс раскопать сенсацию – шанс, который может выпасть только раз в жизни. Я знала, что он точно не откажется от возможности сделать то, что всегда хотел сделать – поймать настоящее Чудовище с Брикхаус-лейн. И сыграть роль героя в реальной жизни.

Миа приходит в себя быстро.

– Конечно, – говорит она. Ее лицо чуть-чуть порозовело. В кризисной ситуации, в тяжелую минуту на нее всегда можно было положиться. У нее здорово получалось решать проблемы других, улаживать ссоры между мною и Саммер, поднимать мне настроение, когда я проваливала школьные тесты или тогда, когда меня выгнали из спортзала за то, что я, возможно, не так уж и случайно засадила мячом прямо в голову Эмме Кэрэуэй во время игры в «вышибалы». Мы с Саммер называли ее Мама Миа или Мамма Миа[15], поскольку она занималась балетом. Она протягивает руку и сжимает мой локоть. – Мне очень жаль, Бринн.

– Обо мне не беспокойся, – говорю я, протискиваясь мимо Миа в ее комнату. На кровати, развалившись и опираясь на локти, лежит Эбби. Рядом, обложкой вверх, чтобы не потерять страницу, с которой надо будет продолжить чтение, положен экземпляр «Пути в Лавлорн».

– Кто этот хмырь? – спрашивает она меня без обиняков, дергая подбородком в сторону Уэйда.

Я бросаю на Уэйда взгляд, как бы говорящий: вот видишь? Но он просто обходит комнату по кругу, вглядываясь во все детали, прямо как археолог, впервые попавший в гробницу Тутанхамона.

– Он не настоящий хмырь, – говорю я. – Он просто играет роль заправского хмыря на телевидении. – Эбби фыркает от смеха. – К тому же, – добавляю я, обращаясь уже к Миа, которая только что вернулась в комнату и с подозрением смотрит на Уэйда, – он знает об этом деле все, что только возможно. Он изучает его последние пять лет. Если нам кто-то и может помочь, то это он.

Уэйд наклоняется, чтобы всмотреться в фотографию в рамке, стоящую на письменном столе Миа. Вот сюрприз. И на этой фотографии красуется Эбби, томно глядящая в объектив фотоаппарата глазами в обрамлении усеянных блестками накладных ресниц.

– По словам Бринн, вы считаете, что ответы на вопросы находятся в Лавлорне, – говорит он, не распрямившись и не повернувшись к нам. – Я на вашей стороне. Это убийство было не просто ритуальным. Это было целое повествование. Оно рассказало настоящую историю. И разумеется, это жертвоприношение вполне соответствует тому, что мы узнаем из «Пути в Лавлорн» о Фантоме и о том, как он выбирает свои жертвы.