– Мой первый муж был историком, – начала Сима издалека, – хобби у него было другое, он увлекался историей предмета. Вы знаете, любое кольцо, надетое на палец королевской особы, уже не является простым украшением, оно становится предметом с историей. А уж если есть хоть минимум мистики в предмете, что в него вкладывала историческая личность, то он автоматически становится артефактом. Вот истории таких артефактов и коллекционировал муж. Находил рисунки этих предметов, описания и истории, что слагались вокруг них. Мы молодые, голодные, в общежитии на узкой кровати с сеткой, которая вечно скрипела, а потому эти сказки и истории приносили в нашу жизнь ореол чуда и уверенности, что в жизни есть еще и скрытый смысл.

Когда Серафима говорила об этом, ее лицо словно светлело и становилось моложе, а самое главное – добрей. Ее прыщавый отпрыск Богдан, видимо почувствовав это, встал и обнял мать, нежно и неуверенно, словно боясь, что она оттолкнет.

– И вот одной из них и была история кортика Петра Великого, который ни дня не принадлежал русскому императору. Меня очень поразила эта история, рассказанная мужем, именно тем, что после получения кортика Мария Андреева всегда была неприкосновенна, и, даже расставшись с Горьким, женщина была при власти и около нее. Даже в глубокой старости, прожив войну и эвакуацию, она управляла домом ученых. У нее никогда не было недостатка в поклонниках, а умерла эта великая женщина, пережив их всех, в 85 лет, в Москве, успев даже написать воспоминания, которые оставили память о ней потомкам. И вот мой муж был уверен, что такую жизнь ей помог прожить именно этот кортик известного португальского мастера. Тогда я и заболела им, нашла массу новый деталей, которых даже не знал муж, а вот кортик найти не могла, он исчез после ее смерти. Как в воду канул. Никто и никогда его больше не видел. Я, честно говоря, отчаялась уже его найти, так, по привычке, просматривала сайты, где бы он мог всплыть, не надеясь на удачу. Но она мне, как ни странно, улыбнулась как раз перед моим юбилеем. Я даже решила, что это хороший знак, и захотела сделать себе подарок. Поэтому и совместила приятное с полезным, решив, что здесь, на теплоходе, в комфортной обстановке я и проведу сделку.

– Немного понимая вашу психологию, могу сказать, что вы привезли с собой эксперта, – сказал Женька, проведя рукой по залу. – Познакомите?

– Вы правы, – улыбнулась Серафима. – А вы умный молодой человек, мне такие нравятся, – сделала она Женьке комплимент, и ему почему-то захотелось взглянуть на девушку Аврору: услышала она, как его хвалят или нет. Но тут же, испугавшись, остановил себя, влюбиться ему только не хватало.

– Вот познакомьтесь: Максим Сторож, лучший оценщик исторического оружия в Москве, и это даже несмотря на возраст. Работает экспертом в нескольких лучших музеях Москвы.

Молодой человек с перебинтованной головой встал и вежливо кивнул в разные стороны ресторана, видимо немного смущаясь такому представлению.

– Ну, я только начинающий, – казалось, он сам только узнал, что, оказывается, лучший в Москве, и очень смутился этой информации.

– Очень хорошо, – сказал Женька. – Еще какие-нибудь ваши агенты здесь есть? – уточнил он на всякий случай.

– Нет, – усмехнулась Серафима, она полностью пришла в себя, – только испуганные родственники, – ответила она махнув головой в сторону вернувшихся Якова Степаныча и Елизаветы. Они демонстративно сели за соседний столик к Аделии и заплаканному Джону, который до сих пор тихо вытирал слезы. Яков сделал это намеренно, дабы показать, что они обижены на Серафиму Жженову и знать ее больше не хотят. Странно другое, Елена Ивановна не пересела к супругу с дочкой, а осталась сидеть за столом с Симой и ее семьей.

– Тогда поясните, как ваши отпечатки и отпечатки Максима попали на кортик, – предложил Женька и заметил, как Максим испугался и с надеждой уставился на Серафиму.

– Ну а что там особенного, – сказала Сима, – я еще вечером поняла, что бабка врет о краже кортика. Видимо, решила цену набить или вовсе передумала продавать. Поэтому, когда шумиха с головой на блюде улеглась, я взяла Макса, и мы направились к ней. Вот же вредная была, хотя о мертвых либо хорошо, либо ничего, но об этой трудно молчать.

– Во сколько вы к ней пришли, она уже спала? – уточнил Женька.

– Нет, словно ждала нас, сидела в кресле, в своем ужасном платье. Когда мы зашли, даже отпираться не стала, просто сказала, что хочет больше. Нет, я бы дала больше, но надо было знать, тот это кортик или нет. А Макс, как назло, башкой грохнулся и говорит: все у него плыло. И так смотрел, и так, никак не мог мне точно сказать.

– Но я отвечаю за свою работу, представьте, что я вам бы пообещал, а кортик бы оказался подделкой, вы бы меня потом по судам затаскали, – оправдался Максим. – И вообще, мне родители всегда говорят, что потерять репутацию легче, чем заработать, тем более в нашем тонком деле. Поэтому я никогда не говорю, если не уверен на сто пятьдесят процентов.

– Ну вот посмотрели мы его и ушли, договорившись завтра встретиться, – сказала Серафима буднично, словно после ее ухода Эльвиру Альбертовну не нашли мертвой.

– Ну хорошо, это мы выяснили, а когда вы уходили, то встретили кого-нибудь на палубе? – спросил Евгений, глядя попеременно на обоих: то на Серафиму, то на Макса.

– Нет, – сказала Сима, словно что-то вспоминая.

– Нет, – ответил Макс, даже не задумываясь.

– Я видел, – сказал Богдан, – чем заставил всех внимательно на него взглянуть.

– Ну и кого ты видел, сыночка? – сказала Сима, видимо не веря в слова своего сына-подростка, и по привычке снисходительно вздохнула.

– Я видел твоего мужа Роберта, – сказал Богдан, словно выкрикнул обвинения. Серафима показательно закатила глаза.

– Я знаю, что ты его ненавидишь, знаю, но не стоит становиться лгуном, чтобы его опорочить, – сказала Серафима мягко.

– Я не вру, они стояли на палубе с тетей Леной и ругались. Она его о чем-то просила, а он смеялся и грубил ей сильно. Я даже аудио записал, могу дать послушать, – предложил Богдан и достал телефон.

– Не надо, – вдруг громко сказал Елена Ивановна, – я все расскажу. Я убила человека.

Сон VI

1 сентября 1947 год

Москва, Кропоткинская улица

Зинаида Резвая приехала в Москву из села Ильинское, где прожила последние двадцать пять лет. Ну как прожила, то, как текла ее жизнь, трудно было назвать счастьем, скорее она доживала свои годы, со слезами и болью каждый день вспоминая, что когда-то была самой богатой вдовой страны и перед ней открывались лучшие двери Москвы и Петрограда. Конечно, старая и больная женщина надеялась, что бог ее раньше заберет к себе, но, видимо, не пришел еще час для нее.

Старшего сына Тимофея Саввича еще в 1921 году расстреляли большевики в Ростове-на-Дону, дочка Мария умом повредилась и в больнице померла, третья Елена Саввишна уехала за границу – и тишина, всего одно письмо от нее и было только, а самый младший сыночка который раз уж репрессирован, и сейчас нет от него ни слуху ни духу уж лет десять как.