Сильный организм молодого найманьца выдержал. Его спросили: чем он хочет заниматься? Вместо ответа Хайду молча протянул руку к мечу. С тех пор минуло еще почти двадцать лет. Медленно, шаг за шагом взбирался бывший раб по крутой лестнице военной иерархии. К сорока годам у него был титул нойона — строгого деления на касты у монголов не было, титул присуждался за доблесть и военные заслуги, — полтумена отборной конницы и десятки боевых шрамов на задубевшем от походных ветров теле. Сейчас, ведя войско к стенам Смоленска, он не думал о том, сколько его товарищей погибнет. Иные мысли беспокоили военачальника: назначит ли Бату-хан, после падения города, его темником, командиром целого тумена, и полюбит ли его Моналунь. Он, конечно, мог бы взять Моналунь в жены без ее согласия, просто заплатив выкуп, но не хотел. Хайду знает, что такое неволя. Уррагх. Он несильно ударил пятками под ребра белого жеребца, и тот полетел по ломкой ноябрьской траве, увлекая за собой остальных.

Руссы погрязли в междоусобицах, христиане бьются с язычниками. Все города, вздумавшие сопротивляться, пали, а многие стерты с лица земли. Смоленск сам на золотом блюде вынесет ключи. Уррагх. А если нет? Ну что ж — будет много хабара, красивых женщин и крови. Будет хорошее пиршество для звонких клинков.

— Алиха! — крикнул Хайду, вздыбив коня. — Давай сюда этого мальчишку. Пусть едет рядом со мной и показывает дорогу.

Шеренги воинов расступились, пропуская седока, ноги которого были связаны под брюхом стареющей кобылы. Правой рукой он сжимал узду, а левая была по локоть отрублена. Пустой рукав крепко схвачен кушаком и прижат к телу.

— Руку съел, что ли? Три дня назад обе сам видел, — удивился Хайду.

— Нет, дяденька, — Голята всхлипнул, — твои срубили. Откуда мне знать, что огонь ножом нельзя трогать. Я мясо достать хотел.

— Таков обычай. Огонь — это бог. А бог может обидеться и перестать помогать. Но если уже в седле, значит, Чжой-линь не зря слывет одним из лучших лекарей Поднебесной, а теперь и не только… Уррагх. Где по-монгольски говорить научился? Мы на Русь совсем недавно пришли.

— А я, дяденька, ловкий разумом. Год назад привезли к нам в деревню израненного татарина. Мать давай его выхаживать — и выходила. Он еще и подмороженный был. Кто таков? Откель? Так и не сказал. У нас ведь как. Если человек хворый и оружие в руках не держит, значит, не враг. Он давай меня языку вашему научать, а я его — нашему. Все ж мы люди. Войны кончаются, а нам жить, может, вместе дальше придется. Зачем простым-то людям воевать? Простые люди должны хлеб сеять, рыбу ловить, торговать по надобности.

— К Смоленску хорошо приведешь? Откуда путь знаешь?

— С отцом коробейничал. Точно приведу. А вы, дяденьки, уж не воевать ли? Эко силищи-то!

— А там и поглядим, — Хайду начинал нравиться смышленый мальчишка, особенно это его «дяденька». — Зависит не только от нас. Откроют ворота, присягнут на верность бунчукам Орды — коней накормим, ясак возьмем, десятиной обложим и уйдем. А коль воевать начнут, все разрушим.

— А вдруг поначалу начнут, а потом одумаются?

— По нашим законам так: если хоть одна стрела вылетела навстречу монголу — смерть.

— А зачем так далеко нужно ездить коней кормить? У вас своего сена мало?

— Тебе сколько лет?

— Шестнадцать.

— Наши дети уже в семь лет знают, зачем нужно далеко коней кормить.

— Ваши все про коней знают, а наши зато греческой грамоте научаются. Только те, конечно, что христианами значатся. Христиане с язычниками на Масленицу стенка на стенку дерутся. Я тоже дерусь. У меня хорошо получалось. Теперь вот — не знаю! — Голята посмотрел на пустой рукав.

— А ты кто: язычник или христианин?

— Мне, по правде сказать, и тех и других жалко. Так иной раз калечим друг друга! Христос ведь всех любить завещал.

— Значит, христианин. А вот я пришел на твою землю, топчу ее копытами коней, людей убиваю, граблю, разоряю. Что ж, и меня любить нужно?

— Да, дяденька. Карать ведь тоже в любви можно. Христос тоже с мечом пришел. Еще про ад и рай могу рассказать. От отца Алексия услышал. Приходит как-то к одному человеку ангел и говорит: «Давай я тебе ад и рай покажу». Взял за руку того и повел. Заводит в первую избу, а там люди сидят вокруг стола, голодные и злые. На столе полный чугунок каши, да толку что: люди дерутся промеж собой, не дают друг дружке ложку до рта донести. Ну, ад, одним словом! Повел ангел человека в другую избу. И там люди вокруг стола сидят, но все счастливые и сытые, а все потому, что один другому ложку с кашей ко рту подносит. Суть-то в том, что на земле тоже ад есть, и рай сами люди делают.

Хайду передернуло. Он не понимал, о какой любви говорит проводник, но почувствовал, что в этих словах есть уверенная, спокойная сила. Ком тошноты подкатил к горлу монгольского джихангира. Народ, который выхаживает раненого врага, да еще с интересом изучает его язык и обычаи, достоин уважения. Такой народ может растворить в себе кого угодно. Впервые в жизни Хайду посетила жалость. Даже не совсем так — что-то другое, какое-то неведомое чувство. Словно теплый мохнатый зверь шевельнулся под сердцем. Ему вдруг вспомнились далекие времена, когда он ребенком украдкой смотрел из-под полога юрты на летнюю ночную степь, усыпанную светлячками.

— Ты бледен. Рука болит еще? — глядя на искалеченного отрока, он вдруг поймал себя на мысли, что хочет крикнуть «Уррагх!» и развернуть войско обратно.

— Болит. Особенно там, где в рукаве пусто. Я с ней иногда во сне разговариваю.

— Хочешь пересесть в повозку?

— Нет. А вот ноги бы развязать не мешало. Я не сбегу. Да и куда мне с одной рукой? Обрубок вон еще подтекает. Твой Чжой-линь говорит, перевязки надо много дней делать. И некуда мне деваться. А с тобой, может, и дослужусь до звания?..

Хайду выдернул из-за пояса кинжал и, перегнувшись в седле, рассек веревки.

— Благодарствую. Я вот все одно не понимаю. У монголов, по рассказам, очень много земель. А зачем вам столько?

— Тенгри, наш главный бог, поставил монголов над всеми людьми — наводить порядок на земле. Вот посмотри, что на вашей Руси творится: князья дерутся, язычники с христианами дерутся, то литовцы вас грабят, то половцы. С половцами особый разговор. Мы на Русь пришли еще и для того, чтобы потребовать у ваших князей наших пастухов, наших куманов. А князья воспротивились, мол, мы со многими половецкими знатными родами в родстве состоим.

— А почему вы половцев своими рабами считаете?

— Так распорядилось Вечное Синее Небо. Да и у вас порядка нет. Перепись нужна, стеклодувное ремесло нужно; по оружию — так вообще отсталость дремучая. Мужики не работают, боятся, что не те, так другие все равно заберут нажитое.

— Так-то оно так. Только зачем в наших ранах чужие персты?

— К-х, а Чжой-линь плохо тебя вылечил?

— Век бы не знать такого лечения. У нас тоже лечить умеют. Ну, может, не так шибко. Но зато и рук-ног не рубят.